Анализ поэмы По «Ворон. Эдгар Аллан По Ворон

Человек, терзаемый воспоминаниями о погибшей любимой, вступает в диалог с вороном, умеющим говорить только «никогда».

Человек, от чьего имени ведётся повествование, в глухую декабрьскую ночь сидит за изучением старинных книг. В них он старается утопить печаль по своей возлюбленной - погибшей Леноре. Он слышит стук в дверь, но, открыв её, никого за ней не обнаруживает:

Тут раскрыл я дверь жилища моего:
Тьма - и больше ничего.

Вернувшись к себе в комнату, повествователь снова слышит стук, на этот раз сильнее прежнего. Стоило только открыть окно, как в комнату влетает ворон. Не обращая внимания на рассказчика, птица с важным видом садится на бюст Паллады над дверью.

Человек спрашивает имя ворона, на что получает ответ: «никогда». Повествователь удивляется тому, что птица умеет хоть что-то говорить. Он замечает, что завтра ворон покинет его вместе со всеми надеждами, на что птица снова отвечает: «никогда». Рассказчик делает вывод, что ворон выучил только эти слова и кроме них ничего не может сказать.

Человек подвигает кресло и занимает место напротив птицы, пытаясь понять, что хотел сказать ворон своим «никогда». Мысли рассказчика возвращаются к воспоминаниям о возлюбленной, ему начинает казаться, что он чувствует присутствие ангелов, и Бог посылает знак забыть о погибшей.

И с печалью запоздалой головой своей усталой
Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда:
Я - один, на бархат алый - та, кого любил всегда,
Не прильнёт уж никогда.

Птица снова говорит «никогда», как будто имеет в ввиду, что человеку никогда не освободиться от этих воспоминаний. Повествователь сердится на ворона, называет его пророком. Он спрашивает, воссоединятся ли они с Ленорой на том свете, и получает ответ: «никогда». Человек приходит в бешенство, называет птицу лжецом, приказывает убираться прочь.

И воскликнул я, вставая: «Прочь отсюда, птица злая!
Ты из царства тьмы и бури, - уходи опять туда,
Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, чёрной,
Удались же, дух упорный! Быть хочу - один всегда!»

Ворон, однако, продолжает спокойно сидеть, отбрасывая тень. Душа человека не выйдет из этой тени «никогда»:

Свет струится, тень ложится, - на полу дрожит всегда.
И душа моя из тени, что волнуется всегда.
Не восстанет - никогда!

Эдгар Алан По

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
Меж томов старинных, в строки рассужденья одного
По отвергнутой науке и расслышал смутно звуки,
Вдруг у двери словно стуки – стук у входа моего.
"Это – гость,– пробормотал я, – там, у входа моего,
Гость, – и больше ничего!"

Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный,
Был как призрак – отсвет красный от камина моего.
Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешенье
Я искал в ту ночь мученья, – бденья ночь, без той, кого
Звали здесь Линор. То имя... Шепчут ангелы его,
На земле же – нет его.

Шелковистый и не резкий, шорох алой занавески
Мучил, полнил темным страхом, что не знал я до него.
Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье
Я твердил: «То – посещенье просто друга одного».
Повторял: "То – посещенье просто друга одного,
Друга, – больше ничего!"

Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле:
"Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того.
Дело в том, что задремал я и не сразу расслыхал я,
Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего".
Говоря, открыл я настежь двери дома моего.
Тьма, – и больше ничего.

И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
Полный грез, что ведать смертным не давалось до тою!
Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,
Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
Я шепнул: «Линор» – и эхо повторило мне его,
Эхо, – больше ничего.

Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела),
Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того.
Но сказал я: "Это ставней ветер зыблет своенравный,
Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,
Будь спокойно, сердце! Это – ветер, только и всего.
Ветер, – больше ничего!"

Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество,
Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он,
Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего,
Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,
Сел, – и больше ничего.

Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица,
В строгой важности – сурова и горда была тогда.
"Ты, – сказал я, – лыс и черен, но не робок и упорен,
Древний, мрачный Ворон, странник с берегов, где ночь всегда!
Как же царственно ты прозван у Плутона?" Он тогда
Каркнул: «Больше никогда!»

Птица ясно прокричала, изумив меня сначала.
Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда.
Но не всем благословенье было – ведать посещенье
Птицы, что над входом сядет, величава и горда,
Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда,
С кличкой «Больше никогда!».

Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,
Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.
Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,
Наконец я птице кинул: "Раньше скрылись без следа
Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.." Он тогда
Каркнул: «Больше никогда!»

Вздрогнул я, в волненье мрачном, при ответе стол
"Это – все, – сказал я, – видно, что он знает, жив го,
С бедняком, кого терзали беспощадные печали,
Гнали вдаль и дальше гнали неудачи и нужда.
К песням скорби о надеждах лишь один припев нужда
Знала: больше никогда!"

Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птица
Быстро кресло подкатил я против птицы, сел туда:
Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний
Сны за снами; как в тумане, думал я: "Он жил года,
Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года,
Криком: больше никогда?"

Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть ни слога
Птице, чьи глаза палили сердце мне огнем тогда.
Это думал и иное, прислонясь челом в покое
К бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда...
Ах! при лампе не склоняться ей на бархат иногда
Больше, больше никогда!

И, казалось, клубы дыма льет курильница незримо,
Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего сюда.
"Бедный!– я вскричал,– то богом послан отдых всем тревогам,
Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил забвенье, – да?
Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь Линор, – о, да?"
Ворон: «Больше никогда!»

Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда?
Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой пустыне,
Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю, когда
В Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?"
Ворон: «Больше никогда!»

"Вещий, – я вскричал, – зачем он прибыл, птица или демон
Ради неба, что над нами, часа Страшного суда,
Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальней,
Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда?
Ту мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?"
Ворон: «Больше никогда!»

"Это слово – знак разлуки! – крикнул я, ломая руки. -
Возвратись в края, где мрачно плещет Стиксова вода!
Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорны?
Не хочу друзей тлетворных! С бюста – прочь, и навсегда!
Прочь – из сердца клюв, и с двери – прочь виденье навсегда!
Ворон: «Больше никогда!»

И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он,
Там, над входом, Ворон черный с белым бюстом слит всегда.
Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный.
Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, -
И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, -
Знаю, – больше никогда!

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

До тех пор, пока я не пробормотал: “Другие друзья прилетали раньше, --Завтра он покинет меня, как покинули меня мои Надежды”.

Но птица сказала: “Никогда больше”.

Потрясенный тишиной, которую нарушил ответ, так

спокойно произнесенный,

“Несомненно, -- сказал я, -- что он говорит только то, что знал

От какого-то несчастного хозяина, чья ужасная беда

Произошла быстро, гораздо быстрее, прежде чем его песни

отразили это горе, это погребальная песня его Надежды:

“Никогда -- больше никогда”.

Но Ворон все еще пытался обмануть меня и вызвать у меня улыбку,

Я сел на мягкое сиденье перед птицей, бюстом и дверью.

Так, сидя на бархатном сиденье, я погрузился в размышления,

Думая о том, что эта мрачная, неуклюжая, ужасная,

тощая и зловещая птица Древних времен хотела сказать

Своим карканьем “Никогда больше”.

Так, в догадках и не произнося ни звука птице,

Чьи огненные глаза жгли мне грудь изнутри,

Я продолжал сидеть, гадая, откинув слегка голову

На бархатный подкладку подушки, которую освещал свет лампы,

К этой бархатной фиолетовой подкладке, освещаемой светом лампы,

К которой она больше никогда не прикоснется, о, никогда!

Потом мне показалось, что воздух стал густым,

Насыщенным каким-то невидимым кадилом,

Раскачиваемым Серафимом, звуки шагов которого звенели на

покрытом ковром полу.

“Несчастный, -- крикнул я, -- твой Бог не спасет тебя ангелом,

которого он послал тебе.

Вдохни, вдохни напиток забвения от воспоминаний о Леноре,

Выпей залпом, о, залпом этот напиток забвения и забудь утрату Леноры!”

“Пророк! -- вскричал я, -- создание зла! Ты птица или демон!

Искушение ли или потрясение подбросили тебя в этот мир,

Покинутый уже всеми неустрашимыми, в этот пустынный очарованный мир,

В этот дом, полный Ужасов, скажи мне честно, я умоляю, --

Разве, разве нет бальзама в Галааде? -- скажи мне, скажи мне, я умоляю!”

Ворон молвил: “Никогда больше”.

“Пророк, -- сказал я, -- создание зла, ты птица или демон!

Ради Небес, что склонились над нами, ради Бога, которого мы оба обожаем,

Скажи, что душа, обремененная грехом далекого Аида,

Обнимает святую деву, которую ангелы называют Ленора,

Обнимает редкую и лучистую деву, которую ангелы называют Ленора”.

Молвил Ворон: “Никогда больше”.

“Будь то слово нашим знаком разлуки, птица или друг! --

Вскакивая, пронзительно вскрикнул я, --

Вернись назад, в бурю и Ночной мрак Плутона,

Не оставляй черного пера как знак той лжи, которую произнесла твоя душа!

Оставь мое одиночество не нарушенным! Покинь бюст около моей двери!

Убери свой клюв из моего сердца и убирайся от моей двери!”

Молвил Ворон: “Никогда больше!”

Ворон, неподвижный, все сидит и сидит.

На светлом бюсте Паллады рядом с дверью моей комнаты,

И его глаза кажутся глазами демона, который спит,

И свет лампы над ним, струясь, бросает тень на пол,

И моя душа из этой тени, что растеклась на полу,

Не воскреснет -- никогда больше!

Перевод поэмы “Ворон” К. Бальмонтом:

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,

Над старинными томами я склонялся в полусне,

Грезам странным отдавался, -- вдруг неясный шум раздался,

Будто кто-то постучался -- постучался в дверь ко мне.

“Это, верно, -- прошептал я, -- гость в полночной тишине,

Ясно помню…Ожиданья… Поздней осени рыданья…

О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа

На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней --

О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, --

О светиле прежних дней.

И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,

Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.

Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:

“Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,

Поздний гость приюта просит в полуночной тишине --

Гость стучится в дверь ко мне”.

Подавив свои сомненья, победивши опасенья,

Я сказал: “Не осудите замедленья моего!

Этой полночью ненастной я вздремнул, -- и стук неясный

Слишком тих был, стук неясный, -- и не слышал я его,

Я не слышал…” Тут раскрыл я дверь жилища моего:

Тьма -- и больше ничего.

Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный,

Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;

Но, как прежде, ночь молчала, тьма душе не отвечала,

Лишь -- “Ленора!” -- прозвучало имя солнца моего, --

Это я шепнул, и эхо повторило вновь его, --

Эхо -- больше ничего.

Вновь я в комнату вернулся -- обернулся -- содрогнулся, --

Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.

“Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,

Там, за ставнями, забилось у окошка моего,

Это -- ветер, -- усмирю я трепет сердца моего, --

Ветер -- больше ничего”.

Я толкнул окно с решеткой, -- тотчас важною походкой

Из-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней,

Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесиво,

И, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своей

Он взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей,

Он взлетел -- и сел над ней.

От печали я очнулся и невольно усмехнулся,

Видя важность этой птицы, жившей долгие года.

“Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты презабавно, --

Я промолвил, -- но скажи мне: в царстве тьмы, где ночь всегда,

Как ты звался, гордый Ворон, там, где ночь царит всегда?”

Молвил Ворон: “Никогда”.

Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало,

Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда.

Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится,

Кто поверить согласится, чтобы где-нибудь, когда --

Сел над дверью говорящий без запинки, без труда

Ворон с кличкой “Никогда”.

И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово,

Точно всю он душу вылил в этом слове “Никогда”.

И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он, --

Я шепнул: “Друзья сокрылись вот уж многие года,

Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда”.

Ворон молвил: “Никогда”.

Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге мрачной.

“Верно, был он, -- я подумал, -- у того, чья жизнь -- беда,

У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченья

Рек весной, чье отреченье от надежды навсегда

В песне вылилось о счастье, что, погибнув навсегда,

Вновь не вспыхнет никогда”.

Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая,

Кресло я свое придвинул против Ворона тогда,

И, склоняясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной

Отдался душой мятежной: “Это -- Ворон, Ворон, да.

Но о чем твердит зловещий этим черным “Никогда”,

Страшным криком: “Никогда”.

Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный,

Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда,

И с печалью запоздалой головой своей усталой

Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда:

Я -- один, на бархат алый -- та, кого любил всегда,

Не прильнет уж никогда.

Но постой: вокруг темнеет, и как будто кто-то веет, --

То с кадильницей небесной серафим пришел сюда?

В миг неясный упоенья я вскричал: “Прости, мученье,

Это Бог послал забвенье о Леноре навсегда!”

Каркнул Ворон: “Никогда”.

И вскричал я в скорби страстной: “Птица ты -- иль дух ужасный,

Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, --

Ты пророк неустрашимый! В край печальный, нелюдимый,

В край, тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!

О, скажи, найду ль забвенье, я молю, скажи, когда?”

Каркнул Ворон: “Никогда”.

“Ты пророк, -- вскричал я, -- вещий! Птица ты -- иль дух зловещий,

Этим небом, что над нами, -- Богом, скрытым навсегда, --

Заклинаю, умоляя, мне сказать -- в пределах рая

Каркнул Ворон: “Никогда”.

И воскликнул я, вставая: “Прочь отсюда, птицы злая!

Ты из царства тьмы и бури, -- уходи опять туда,

Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной,

Удались же, дух упорный! Быть хочу -- один всегда!

Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь -- всегда!”

Каркнул Ворон: “Никогда”.

И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий,

С бюста бледного Паллады не умчится никуда.

Он глядит, уединенный, точно демон полусонный.

Свет струится, тень ложится, -- на полу дрожит всегда.

И душа моя из тени, что волнуется всегда,

Не восстанет -- никогда!

Всякого, кто начинает читать стихи Эдгара По, поразит постоянство мотива смерти. Это его знаменитые произведения “Город у моря”, “Спящая”, “Линор”, “Улялюм”, “Червь-победитель” и другие. К их числу относится и “Ворон”, наполненный тоской по умершей подруге.

Многие поэты-романтики обращались к этой теме, однако только у Э. По мы находим такую сосредоточенность и постоянство на теме смерти. Помимо влияния литературной моды здесь сказалось и личное, субъективное состояние поэта. В его стихах мы то и дело сталкиваемся не просто с горем, тоской, печалью - естественной эмоциональной реакцией героя, потерявшего возлюбленную, но именно с душевной, психологической зависимостью от темы смерти, от которой он не хочет или не может освободиться. Мертвые держат живых цепкой хваткой, как Ленора держит лирического героя “Ворона”, не позволяя ему забыть себя и начать новую жизнь:

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting

On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;

And his eyes have all the seeming of a demon"s that is dreaming,

And the lamp-light o"er him streaming throws his shadow on the floor;

And my soul from out that shadow that lies floating on the floor

Shall be lifted -- nevermore!

В этих строчках проступает образная идея души, порабощенной прошлым, неспособной уйти из вчерашнего дня в сегодняшний, а тем более в завтрашний.

Среди причин, обусловивших постоянную тягу По к мотивам смерти, важное место занимает сама сущность его поэзии. Главной целью своей поэзии поэт считал душевное волнение, которое должно передаться и охватить читателя; источником таких волнений обычно бывают те события человеческой жизни, которые обладают наиболее мощным воздействием: это, по мнению романтиков, любовь и смерть. Не случайно в стихах Э. По речь идет об утрате любимого существа.

Смерть у Э. По -- это категория не столько физическая, сколько эстетическая. "Смерть любимого существа всегда прекрасна", -- говорил он. По, в отличие от собратьев-романтиков, эстетизирует, возвышает смерть, она у него -- источник возвышающего душу волнения. Это связано с особенностью любовного чувства поэта, оно у него идеально и не имеет ничего общего с любовью “земной”. Также и образ возлюбленной лирического героя -- не “земной”, а “идеальный”. К земной женщине можно питать лишь плотскую страсть, тогда как душа героя принадлежит небу. Не случайно и имена героинь По экзотические -- Линор, Лигейя, Улялюм.

“Среди романтиков По был символистом” . Его привлекала в символе многозначность и неопределенность, его суггестивность (т. е. внушение). Символы у Э. По не содержат в себе какой-то конкретной мысли, они не рационалистичны, напротив, они -- воплощение целого комплекса переживаний лирического героя, связанных со “смутно воспоминаемым”, “ушедшим в небытие” временем. Многие стихотворения поэта содержат самые разнообразные символы, в том числе и “Ворон”.

Центральный образ-символ в поэме -- Ворон. Динамика, развитие сюжета произведения тесно связаны именно с образом Ворона. Но это не просто развитие сюжета, это и движение от прошлого к настоящему (от воспоминаний о Линор к настоящим событиям в полночный час в комнате лирического героя), это еще и движение в настроении, эмоциональной напряженности действия -- от печали к мраку безысходного отчаяния. И движение это создает символ.

Характерной чертой образа-символа у По является противопоставление прекрасного прошлого, связанного с погибшей возлюбленной, отвратительному настоящему в образе черной птицы. Причем прошлое представлено в виде идеала, который у По всегда воплощался в образе прекрасной женщины (в данном случае -- Линор).

Поэма построена в виде своеобразного диалога лирического героя с залетевшим неведомо каким образом к нему в комнату Вороном, но ему предшествует своего рода экспозиция, когда в полночный час герою, охваченному тоской и печалью, чудится неясный стук в дверь (“As of some one gently rapping, rapping at my chamber door”). Символисты любили облекать в символы и придавать особое значение разным звукам, шорохам, предчувствиям. Сама атмосфера в начале стихотворения способствует появлению чего-то необычайного: “Ah, distinctly I remember it was in the bleak December; And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor”. Полночный час, ненастная погода за окном, тускло тлеющие угли камина, одиночество наполняют душу героя неясным страхом, ожиданием чего-то ужасного. Мерно повторяющийся стук усиливает эти дурные предчувствия, герой начинает успокаивать себя, пытаясь силой рассудка победить свой страх: “"Tis some visiter entreating entrance at my chamber door”. Но гостя нет, вместо него -- ночной мрак.

Э. По постепенно нагнетает эмоциональное напряжение, неизвестность, неясность происхождения стука (ветер ли или сломалось что, там, за окном) усиливают взволнованность героя. Данный прием -- нагнетание Таинственного, Загадочного -- один из излюбленных у символистов.

Но вот загадка разрешилась: “Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter, In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore; Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he…” Однако эмоциональное напряжение от этого не только не ослабло, напротив, возрастает.

Герой поначалу воспринимает птицу как несчастное существо, обитавшее когда-то у какого-то страдальца, потерявшего всякую надежду в жизни, и от своего хозяина птица научилась произносить “Nevermore”, но вскоре понимает, что ее ответ это не просто удачно подобранное слово, что в нем кроется нечто большее. Вот так вполне конкретный образ постепенно вырастает в образ символический, наполненный множественными смыслами.

Героя мучают догадки, что же скрывается за этим “Nevermore”: “Thus I sad engaged in guessing, but no syllable expressing To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom"s core…” Ему кажется, что сам Бог послал ему забвенье о Линоре, однако вновь следует ответ: “Никогда”. Герой в отчаянье умоляет сказать ему, увидит ли он когда-нибудь в “пределах рая” свою возлюбленную, -- “Nevermore” -- ответствует ему зловещая птица. “Be that word our sign of parting, bird or friend!” I shrieked, upstarting -- “Get thee back into the tempest and the Night"s Plutonian shore! Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!” -- восклицает он, но Ворон сидит и сидит и не с обирается никуда улетать. Герой в ужасе понимает, что душе его уже не возродиться никогда, и все надежды напрасны.

Мир символов в поэзии Эдгара По бесконечно богат и разнообразен, а его источники -- многочисленны. Первым и главным источником символов для По является природа: “Символы возможны потому, что сама природа символ -- и в целом и в каждом ее проявлении”. Язык природы -- язык символов, доступный поэту, и По охотно заимствовал у природы свои символы. Его стихотворения пронизаны символикой красок, звуков, запахов. Под пером поэта символическое значение обретают солнце, луна, звезды, море, озера, леса, день, ночь, времена года и т. д. . Так и в поэме “Ворон” птица является символом.

Символика По характеризуется тонкостью, психологической глубиной и поэтичностью. Одна из особенностей поэтической символики у По заключается в ее сложности, нередко символы у него содержат двойной, тройной смысл, как, например, в поэме “Ворон”: ворон -- птица, традиционно символизирующая в народном сознании идею рока, судьбы, или, как говорит поэт, “вещая”, “зловещая птица” (слово “зловещая” состоит из двух основ -- “зло” и “весть”). В таком качестве Ворон и появляется в начале произведения -- как носитель плохой вести. Однако далее, строфа за строфой, образ “зловещей птицы” обретает еще одно важное значение. “Он становится символом “скорбного, никогда не прекращающегося воспоминания”. Только у По. Только в этом стихотворении” .

Многозначность, свойственная природе символа, у Эдгара По всячески подчеркивается. Он видел в символе основу музыкальности, способность мощного эмоционального воздействия на читателя, создания у него определенного, необходимого для восприятия произведения настроения. Поэт рассматривал символы как важный элемент “музыкальной организации” поэтического произведения.

Музыкальность стихов Эдгара По общеизвестна. Поэт преклонялся перед музыкой, считая ее самым высоким из искусств. “Быть может, именно в музыке, -- писал он, -- душа более всего приближается к той великой цели, к которой, будучи одухотворена поэтическим чувством, она стремится, -- к созданию неземной красоты… Часто мы ощущаем с трепетным восторгом, что земная арфа исторгает звуки, ведомые ангелам. И поэтому не может быть сомнения, что союз поэзии музыкой в общепринятом смысле открывает широчайшее поле для поэтического развития” . Однако понятие “музыкальность” По воспринимал шире, нежели просто мелодическая интонация стиха; он понимал под музыкальностью всю звуковую организацию произведения, включая ритм, поэтический размер, метрику, рифму, строфику, рефрен, ассонанс, или аллитерацию и т. д., в органическом единстве со смысловым содержанием. Все эти элементы он ставил в зависимость друг от друга и подчинял общей задаче -- достижению эффекта.

Эдгар По неоднократно писал о слиянии “музыки с мыслью”, т. е. с содержанием, поэтому звучание стиха у него невозможно отделить от его содержания.

Каждое поэтическое произведение По -- это новый эксперимент в области строфики, рифмы, ритма; к числу таких экспериментов относится и поэма “Ворон”. Он впервые в мировой поэзии вводит так называемую “внутреннюю” рифму: в каждой строфе его поэмы начальная строка содержит такую внутреннюю рифму: “dreary -- weary”, “remember -- December”, “uncertain -- curtain” и т. д. В 3-ей строке каждой строфы также присутствует внутренняя рифма, которая сочетается с концевой и к тому же имеет пару в середине следующей, 4-ой строки; в результате получается тройной повтор одной и той же рифмы: “Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore…” При этом 1-ая и 3-я строки, имеющие внутреннюю рифму, не рифмуются между собой, чем вносят неожиданный диссонанс, зато все остальные строки, 2-ая, 4-ая, 5-ая и 6-ая, имеют общую концевую рифму: “before -- Lenore -- Lenore -- more”, “ashore -- implore -- implore -- Nevermore” и т. д. В той или иной форме рифма в поэме Э. По господствует в каждой из строф, создавая удивительную “текучую” мелодию (“the force of monotone”), словно переливающуюся из фразы в фразу. При этом во всех строфах доминирует одна рифма: “door -- bore -- yore -- store -- Lenore -- more -- Nevermore”, образующая протяжную мелодию, похожую на стон или тяжкий вздох. Причем здесь присутствует как ассонанс (рифмы, где совпадают гласные ударные звуки), так и диссонанс (совпадение согласных звуков). Изобретенная поэтом рифма, повторяющаяся, как эхо, была воспринята в Европе как “магия стиха” великого поэта.

Э. По использует здесь прием аллитерации, или созвучия (ассонанса): доминирующий долгий звук [: ] сочетается с сонорными звуками [l], [n], [r], [m], усиливающими воздействие рифмы на читателя, создающие дополнительную минорную мелодию.

Конечная рифма нередко является частью другого приема -- рефрена, -- когда повторяется целая фраза: “whom the angels name Lenore -- whom the angels name Lenore”. Своеобразная рифмовка в сочетании с единозвучием и рефреном создают особый монотонный скандирующий ритм и оказывают гипнотическое (суггестивное) воздействие, вводя читателя в некое состояние транса, отрешенности. Вот так и достигается “totality effect”.

Еще более значительная роль в поэме принадлежит рефрену “Nevermore”, который является “ключом” к пониманию поэмы. Сам По писал, что слово “никогда” “включает предельное выражение бесконечного горя и отчаяния”. Поэт говорил, что создание этого произведения он начал именно с повтора. Такой рефрен “сжимает сердце”, а повторенный в конце каждой строфы, он приобретает неотвратимую убеждающую “силу монотонности”, “представленную в звуке и мысли”.

Поэту необходимо было выразить свое трагическое мироощущение, которое было результатом общественных разочарований и личного сердечного горя. Любимую Виргинию Эдгар По сделал героиней ряда поэм и новелл, возведя ее трагическую судьбу в некий поэтический принцип. “Смерть прекрасной женщины есть, бесспорно, самый поэтический в мире сюжет”, “меланхолия является самым законным из всех поэтических тонов”, -- утверждал он в “Философии композиции”.

Вот почему “Nevermore” в “Вороне” было для него поэтическим словом, полным трагического смысла, словом, определяющим всю тональность поэмы -- скорбной и возвышенной. Ворон -- это символ безрадостной судьбы поэта. Этот “демон тьмы” не случайно и появляется “в час угрюмый”. В мировой лирике немного произведений, которые бы производили столь сильное и целостное эмоциональное воздействие на читателя, как “Ворон” Эдгара По. О силе этого воздействия говорит, например, массовое восторженное увлечение “Вороном” после его появления в печати в январе 1845 г. у американского читателя. То был шумный, но кратковременный успех По-поэта.

“Текучая” музыка произведения По иногда прерывается резко акцентированными, ударными звуками, вроде: “tell me, tell me” или конце поэмы это отчаянное “still is sitting, still is sitting”. Каждая строфа представляет собой шестистишие, в которой пять строк служат развитию темы, а последняя и самая короткая подобна резкому и категорическому ответу-выводу. Эти короткие отрывистые фразы также вносят диссонирующий момент в общую мелодию поэмы, однако и в диссонансах По есть своя гармония и соразмерность: в произведении 18 строф, каждая из которых заканчивается аналогичным предыдущей образом и на общем фоне эти “nothing more” и “Nevermore” создают свою музыкальную тему.

Э. По активно экспериментировал в процессе “ритмического создания красоты”, он различными способами нарушал классически правильную поэтическую речь.

2. 3 Переводческая интерпретация поэмы “Ворон” К. Бальмонтом

Перевод К. Бальмонтом поэмы Э. По “Ворон” по праву считается одним из лучших среди переводов этого произведения другими авторами. Бальмонт стремился максимально сохранить художественное и сюжетное своеобразие оригинала. Действие в русском варианте поэмы происходит в той же последовательности, с сохранением всех перипетий сюжета и композиционной структуры. Содержание каждой строфы вполне соответствует строфам оригинала.

То же самое можно сказать и о художественной стороне перевода. Так, например, Бальмонт полностью сохранил одно их поэтических открытий Э. По -- его “внутреннюю” рифму: “Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой…” -- в первых строках каждой строфы. Точно также он соблюдает тройную рифму в третьей и четвертой строках каждой строфы: “Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя: “Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне…”

Как и Э. По, Бальмонт соблюдает эту очередность в рифмовке до конца произведения. Сохраняет он и концевую рифму во второй, четвертой, пятой и шестой строках, в то время как первая и третья остаются нерифмованными.

Чередование внутренней и концевой рифм образует сквозную мелодию, подобную той, что сопровождает все произведение Э. По:

Но, постой, вокруг темнеет, и как будто кто-то веет,

То с кадильницей небесной Серафим пришел сюда?

В миг неясный упоенья я вскричал: “Прости, мученье!

Это Бог послал забвенье о Линоре навсегда!”

Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!”

Каркнул Ворон: “Никогда”.

Поэт бережно отнесся к новаторским экспериментам Э. По в области ритма и рифмы, сохранив также и структуру строфы: пять длинных строк и короткая заключительная, шестая. Как и в оригинале, основное содержание заключено в пяти строках, последняя строка звучит отрывисто, как приговор, как удар судьбы. В основном переводчиком сохранены и приемы ассонанса и диссонанса в рифмовке.

В то же время К. Бальмонт творчески подошел к переводу поэмы. Он отнюдь не стремился следовать букве оригинала. Это отразилось, в частности, и на рифме. В приведенном выше примере четырежды повторяется одна и та же рифма: “упоенья -- мученье -- забвенье -- забвенье”. Прием тройной рифмы он использует чаще, чем она есть у автора. Так, во второй строфе тройная рифма употреблена Бальмонтом дважды:

Ясно помню… Ожиданья… Поздней осени рыданья…

И в камине очертанья тускло тлеющих углей…

О, как жаждал я рассвета! Как я тщетно ждал ответа

На страданье, без привета, на вопрос о ней, о ней,

О Леноре, что блистала ярче всех земных огней,

О светиле прежних дней.

То же наблюдаем в четвертой строфе и других. Подобная “вольность” со стороны переводчика вполне оправдана. Двойное использование этого приема усиливает тягостное настроение лирического героя, как бы предвосхищая этим трагический финал.

Бальмонт активно вводит в свой перевод прием повторов отдельных слов и фраз: “На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней…” или: “ “И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет, / Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне”.

Или: “Этой полночью ненастной я вздремнул, и стук неясный / Слишком тих был, стук неясный, -- и не слышал я его…”

Порой Бальмонт “нанизывает” рифму на рифму: “Вновь я в комнату вернулся -- обернулся -- содрогнулся”. Таким образом, поняв замысел автора, Бальмонт достаточно свободно обращается с рифмой, но, тем не менее, подчиняет ее поставленной Э. По в этом произведении задаче -- созданию эффекта впечатления.

Доминирующим звуком в поэме “Ворон” является долгий “о” [:] или [: ], создающий определенную мелодию, настроение тоски и печали. В русском переводе этот важный компонент общей тональности произведения почти утрачен. Прием аллитерации, или единозвучия, пронизывающий всю поэму Э. По и создающий “force monotone” -- эффект, вводящий читателя в гипнотическое состояние, Бальмонтом воссоздан лишь фрагментами, однако и в его переводе есть, несомненно, удачные созвучия, передающие печаль человеческого сердца: “Ясно помню… Ожиданья… Поздней осени рыданья… И в камине очертанья тускло тлеющих углей…” (звуки “н” и “о”, “т” и “л”, “у” образуют некую магически-грустную мелодию) или в том же ключе: “Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный…”; “И с печалью запоздалой, головой своей усталой, / Я прильнул к подушке алой…” Или: “Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда” (“с”, “з”, “р”, “ц”); или: “И сидит, сидит зловещий, Ворон черный, Ворон вещий” (звуки “с”, “з”, “р” и шипящие образуют трагическую мелодию финала поэмы).

Бальмонт, видимо, и сам понимал недостаток своего приема единозвучия и потому ввел дополнительные рифмы (о чем речь шла выше).

Э. По, как это было свойственно символистам, графически выделяет написание слов-символов, особо значимых для него. Например, такие слова, как “Disaster”, “Night”, “Hope”; К. Бальмонт сохраняет в своем переводе эту графику: “Беда”, “Ночь”, “Надежда”, “Тоска”. Сам подбор выделенных слов раскрывает всю гамму чувств, переживаемых лирическим героем однажды осенней ночью.

Мелодия поэмы меняется по мере развития темы: от печальной ко все более трагической, исполненной ужаса отчаявшейся души несчастного человека; в финале она звучит пронзительно высоко. Бальмонт доводит это напряжение до предела:

“Ты пророк, -- вскричал я, -- вещий! Птица ты иль дух, зловещий,

Этим Небом, что над нами -- Богом, скрытым навсегда --

Заклинаю, умоляя, мне сказать, -- в пределах Рая

Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,

Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?”

Каркнул Ворон: “Никогда”.

Меняется и сам Ворон в восприятии героя: сначала это заблудившаяся умная птица, в конце -- символ неотвратимости человеческой судьбы, символ безысходного отчаяния.

Бальмонт бережно отнесся ко всем сюжетным и художественным особенностям поэмы, он сохраняет каждый поворот в размышлениях героя, малейшие изменения в его настроении.

Сохранена и форма произведения в виде странного диалога человека с птицей, где на вопросы-рассуждения героя птица неизменно отвечает одним словом “Nevermore”. Поначалу ее ответ воспринимается как шутка, как удачный, но случайный факт; постепенно это “Nevermore” приобретает определенный смысл, и смысл этот чем точнее, тем ужаснее. Последнее “никогда” и у По, и у Бальмонта звучит как приговор.

Помимо использования образов-символов, столь характерных как для романтиков, так и для символистов, Э. По (а вслед за ним и К. Бальмонт) использует целый ряд других художественных приемов -- тропов, таких как: метафора, сравнение, эпитет и другие. Следует отметить, что в современной науке чаще используется термин “стилистические фигуры”. В широком смысле слова -- это любые языковые средства, включая тропы, придающие речи образность и выразительность. Троп -- это употребление слова или высказывания в переносном значении.

Поэзия Э. По в целом глубоко иносказательна, ибо мир, воссозданный в его поэтических произведениях, -- мир нереальный, мистический; поэтому приемы иносказания играют большую роль в его творчестве. Одним из наиболее распространенных приемов является метафора, развернутая, сложная, пронизывающая нередко все стихотворение (“Колокола”, “Город на море” и т. д.). В своих разновидностях присутствует она и в стихотворении “Ворон”: метафора-перифраз: “a volume of forgotten lore” (кстати, этот троп сохранен полностью и у Бальмонта), “Presently my soul grew stronger”, “all my soul within me burning”, “as if his soul in that one word he did outpour”, “Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore”, “…whose fiery eyes now burned into my bosom"s core”, “Swung by seraphim whose foot-falls tinkled on the tufted floor”, “Take thy beak from out my heart” и другие. Характер этих метафор так или иначе связан с состоянием лирического героя, его восприятием неведомого Ворона, залетевшего к нему однажды ночью. В особенности впечатляет последняя метафора, пронзительно и в то же время глубоко передающая скорбь и мольбу лирического героя.

В тексте произведения имеются также эпитеты: “a midnight dreary”, “And the silken, sad, uncertain rustling”, “the rare and radiant maiden”, “a stately Raven”, “this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous bird” и другие; сравнения: “his eyes have all the seeming of a demon"s that is dreaming”, “But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door” -- внешний вид птицы автор сравнивает с демоном, а ее повадки -- с человеческими; олицетворения: “Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he”, “But the silence was unbroken”, когда присущие только человеку явления переносятся на животных или явления природы; метонимия: “the Nightly shore”, “the Night"s Plutonian shore” -- в данном случае иносказательное обозначение смерти.

Художественная палитра в бальмонтовском переводе не менее богатая. Поэт активно пользуется многими разновидностями метафоры: метафоры-персонификации (или метафорическое олицетворение): “Взор застыл, во тьме стесненный”, “черное “Никогда”, “Вынь свой жесткий клюв из сердца”, “Взоры птицы жгли мне сердце”; метафоры-перифраза: “пророк неустрашимый”, “в час угрюмый”, “над старинными томами”, “имя солнца моего”, “гордый Ворон старых дней”, “та, кого любил всегда”, “в песне вылилось о счастье”; метафоры-аллегории: “И душа моя из тени, что волнуется всегда, не восстанет”, “с кадильницей небесной серафим пришел”, “пей скорей забвенье о Леноре навсегда”.

В большем количестве, нежели в оригинале, использованы прием олицетворения: “поздней осени рыданья”, “завес пурпурных лепет”, “вошел спесиво”, “ночь молчала”, “взирал сурово”, “край печальный… тоскою одержимый” и т. д.; многочисленные эпитеты: “тревоге мрачной”, “огнистая звезда”, “печалью запоздалой”, “лжи черной”, “час угрюмый”, “гордый Ворон”. Приема сравнений, как и у Э. По, в переводе Бальмонта немного, это сравнение птицы с “лордом” и с “демоном полусонным”, “меня покинет, как надежды”, “лжи, как эти перья, черной”, “жгли мне сердце, как огнистая звезда”.

Метонимию, или метонимический перифраз Бальмонт использует в том же случае, что и автор, при упоминании предполагаемого места, откуда явился Ворон: “там, где ночь царит всегда”, “пером не шевельнул он”, “в край, тоскою одержимый”. Один раз Бальмонт использует прием гиперболы: “блистала ярче всех земных огней” и параллелизма: “О Леноре, что блистала ярче всех земных огней”.

У обоих поэтов, как это и принято в поэтической речи, широко использован прием инверсии, т. е. нарушение порядка слов в предложении для усиления экспрессии речи, для подчеркивания стихотворного ритма: у Бальмонта: “Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда”, следовало: “Я подивился тогда всем сердцем на ее ответ”.

Помимо стилистических фигур существует такое понятие как художественная речь, характерным свойством которой является также ее образность. Это язык писателя, или авторская речь, в которой автор использует жаргоны, диалектизмы, национальные обороты, порой сознательно нарушает употребление слов или словосочетаний, прибегая к словотворчеству. Все это делается, чтобы придать речи выразительность, свежесть, усилить эмоциональное звучание ее. В поэме “Ворон” Э. По нередко прибегает к приему, получившему название пароним, или парономас, чтобы подчеркнуть трагическое звучание произведения и усилить суггестивное воздействие его на читателя. Это повторы частей фразы, например: “my (his) chamber door”; “word (name) Lenore”; “bird of yore” или повторы слов и созвучий в целой фразе: “Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before”; это и рефрен-лейтмотив “Nevermore”.

К. Бальмонт также охотно использует этот прием: “Ясно помню… Ожиданья… Поздней осени рыданья… // И в камине очертанья тускло тлеющих углей…”.

Перевод К. Бальмонтом поэмы “Ворон” -- пример того, как следует переводить произведение иностранного автора. Здесь нет той “бальмонтовщины”, “отсебятины”, какой нередко страдали другие его переводы (например, стихотворения “Колокола”) Э. По. В своем переводе Бальмонт ничего не навязывает оригиналу, сохраняя и его содержательную сторону, и систему образов, и -- в степени возможности -- звукоряд, и художественное своеобразие стиля. При этом он сохраняет и свое творческое лицо, внося в текст перевода необходимые и уместные изменения.

В своей квалификационной работе я попыталась выявить специфику процесса перевода (с художественной и психологической точки зрения) в ходе сравнительного анализа переводного варианта К. Бальмонта поэмы Э.По “Ворон”. Подобный вид работы может быть использован учителем английского языка в старших классах с углубленным изучением иностранных языков или в гуманитарных классах в качестве внеклассного занятия. Для достижения учебного результата учитель должен ясно сознавать важность создания системы внеклассной работы по иностранному языку, включающей совокупность взаимосвязанных форм, методов и видов внеурочной деятельности, объединенных общими целями. Работа над оригиналом произведения и его переводом (в нашем случае -- поэмой “The Raven” и ее переводом Бальмонтом) может стать частью этой системы.

В своей внеурочной работе по иностранному языку учитель ставит перед учащимися важную задачу обучения -- формирование у них коммуникативной компетенции. Эта цель интегративна и включает в себя языковую компетенцию и социально-культурную компетенцию. Это прежде всего:

· знакомство со способом семантизации;

· умение учиться (работа с книгой, справочной литературой, использование переводов различных типов);

· формирование оценочно-эмоционального отношения к миру;

· формирование положительного отношения к иностранному языку, культуре народа, говорящего на этом языке, способствующего развитию мотивации учения;

· формирование механизма языковой догадки и умения переноса знаний и навыков в новую ситуацию на основе осуществления широкого спектра проблемно-поисковой деятельности;

· формирование языковых, интеллектуальных и познавательных способностей;

· осознание учащимися сущности языковых явлений, иной системы понятий, сквозь которую может восприниматься действительности; сопоставление изучаемого языка с родным, и включение школьников в диалог культур;

· знание истории, культуры и традиций страны изучаемого языка; представление о достижениях национальных культур в развитии общечеловеческой культуры, о роли родного языка и культуры в зеркале культуры другого народа.

Учитывая, что данный вид работы проводится в 10 - 11-х классах с углубленным изучением иностранного языка, учитель имеет возможность познакомить учащихся с такими предметами, как лингвистика, стилистика и теория перевода, изучение которых не предусмотрено школьной программой, но сведения о которых значительно помогут при стилистическом сравнительном анализе оригинала, построчного перевода с художественным переводом. Все это позволит учителю расширить кругозор учащихся, воспитать у них эстетическое отношение к литературе.

При выполнении сравнительного анализа с учащимися необходимы дополнительные занятия по теории литературы, по теории перевода, ознакомление их с творчеством иностранного поэта и поэта-переводчика (в нашем случае с творчеством Э. По. и К. Бальмонта). При этом важно учитывать преемственность различных возрастных этапов и этапов овладения иноязычной коммуникативной деятельностью. Уровень языковой подготовки учащихся и их психологические особенности определяют выбор содержания, форм и методов работы, а также характер взаимоотношения учителя и ученика.

Большое значение для стимулирования коммуникативной активности имеет не только разнообразие видов деятельности, но и ее содержательная сторона: использование новых, неизвестных учащимся материалов, их познавательная ценность и занимательность вызывают потребность в более глубоком изучении темы, повышают творческую активность детей.

В процессе работы над анализом стихотворения-оригинала и его перевода осуществляются межпредметные связи: между иностранным языком и родным, между языком и художественной литературой. Значение этих связей обусловлено, во-первых, единством конечной цели проводимой работы, а в конечном счете тем, что способствует расширению кругозора учащихся; во-вторых, в осуществлении межпредметных связей реализуется одно из требований системного подхода к проводимой работе по обучению и воспитанию детей.

Особый смысл межпредметные связи приобретают в старшем подростковом и старшем школьном возрасте, так как этапы в жизни и деятельности школьника характеризуются широтой и многообразием познавательных интересов, их мировоззренческой направленностью.

Коллективная работа над произведением и его переводом позволяет по-новому взглянуть на проблему взаимоотношений личности и коллектива. Общность интересов и цели создают благоприятные основы для межличностного общения. Объединенные общими интересами и деятельностью, учащиеся чутко реагируют на требования, предъявляемые коллективом, помогают преодолеть психологическую скованность, проявить свои задатки и способности.

Работа над такого рода заданием предполагает групповые и индивидуальные формы деятельности с переводами, подстрочником, оригиналом произведения. Она формирует навыки сравнительного анализа, позволяет наглядно теорию и практику перевода. Учащиеся в процессе работы над поэмой Э. По и переводом Бальмонта приобретают навыки не только лингвистического анализа, но и художественного, ибо возможна работа с различными вариантами переводов, знакомство с Бальмонтом поэтом и переводчиком, русско-американские литературными связями.

Учитель может дать учащимся творческое задание: сделать самостоятельный перевод оригинала.

Таким образом, тема данной квалификационной работы может быть использована на факультативных и кружковых занятиях по языку со старшеклассниками.

1. Знакомство с творчеством Э. По и К. Бальмонта, русско-американскими литературными связями.

2. Работа над многозначностью слова, выбором наиболее точного значения слова при переводе.

3. Работа с фигурами речи и тропами: параномасией, метафорой, эпитетом, сравнением и т. д.

4. Знакомство с особенностями строфики и рифмы Э. По и К. Бальмонта, приемами ассонанса, консонанса и диссонанса, аллитерации, или единозвучия.

Разговор о Э. По должен начаться с разговора о том, что еще в 40-е годы Х1Х в. произведения этого американского писателя были известны в России и пользовались популярностью; его новеллы оказали влияние на произведения Достоевского, Тургенева, но подлинное его открытие в России произошло в период “серебряного века”. Беседу о творчестве Э. По следует начать с фактов его биографии, во многом определивших его творческий путь, саму трагическую и сумрачную атмосферу его произведений, прозаических и поэтических, образную систему, исполненную душевного надлома и гибельных противоречий. С другой стороны, Э. По был сыном своего века, своей страны, и ее небывалый научный и технический подъем, стремительное экономическое развитие, в свою очередь, предопределили художественное своеобразие его творчества. Учитель должен не только дать характеристику романтизма писателя, но и подчеркнуть специфику и неповторимость его. С одной стороны, По был автором так называемых “страшных”, написанных в традициях “черного” романтизма новелл, как “Маска Красной смерти”, в которых отразилось трагическое мироощущение писателя, сознание своей беззащитности перед лицом царящего зла, его глубокая меланхолия и отчаяние; с другой -- он явился родоначальником не только в американской, но и в мировой литературе жанра детективной новеллы с сыщиком-аналитиком Дюпеном во главе, обладавшим поразительным логическим мышлением. Но особое внимание следует уделить поэзии и поэтической системе По, которая, по его мнению, и была его истинным призванием. Особенностью его поэзии является, прежде всего, то, что она менее всего романтическая; она предвосхищает собой будущую поэзию символистов и системой образов, и художественными приемами (символами), и общей содержательной направленностью. Э. По разработал стройную эстетическую поэтическую программу, в основе которой, в отличие от прозы, лежит не мысль, а чувства и переживания лирического героя, его мистическая устремленность в иные, нереальные сферы; он обновил строфику и рифму, ввел прием единозвучия, гармонии слова и музыки, он придавал особое значение звукам речи, насыщая их символическим смыслом.

Творчество К. Бальмонта занимает видное место среди русских поэтов-символистов раннего периода. Здесь важно подчеркнуть, что эстетическая система Бальмонта складывалась под сильным влиянием поэзии Э. По, которого Бальмонт первым из русских поэтов открыл для русского читателя (до этого Э. По был известен в России преимущественно как автор новелл). Многие из поэтических приемов Бальмонта, в том числе и единозвучия, импрессионистичности, система символов в его поэзии своими корнями уходят в поэтику американского романтика. Поэтическое новаторство По помогло Бальмонту усовершенствовать эстетику русского символизма, сделать ее более универсальной, и заслуги его в этом плане были по достоинству оценены современниками, в частности В. Брюсовым. Глубокое понимание сущности поэзии Э. По помогло ему по-новому подойти к переводам на русский язык его стихотворений, создать поистине шедевры в искусстве перевода, к числу которых мы и относим поэму “Ворон”.

Учитель должен подвести учащихся к восприятию этого произведения, его трагического содержания, познакомив их со временем ее написания и опять-таки с фактами биографии автора.

Работа над переводом стихотворения предполагает в том числе кропотливую работу со словом, его многозначностью, тщательным отбором единственно верного и точного значения. Такого рода работа и дает возможность учителю ввести учащихся в технику перевода, преподать им навыки работы с лексико-семантическими вариантами слова, еще раз обратить их внимание на лексическую, семантическую его сторону. Это одновременно и работа с художественным текстом, с живым поэтическим словом.

Проблема определения и характеристики слова одна из спорных в современной лингвистики. Сложность возникает из-за многозначной природы слова; трудности разграничения слова и морфемы, с одной стороны, и слова и словосочетания -- с другой.

Слово -- единицей всех уровней языка. Поэтому невозможно дать такое определение слова, которое соответствовало бы одновременно задачам фонетического, морфологического, лексического и синтаксического описания языка да к тому же подходило бы для языков разного строя. К тому же, здесь большое значение имеет контекст.

Eg.: Once upon a midnight dreary, while I pondered weak and weary.

Once -- adv.1. (один) раз, однажды; 2. Когда-то, некогда; однажды; 3. Редк.: когда-нибудь; 4. В грам. знач. сущ.: один раз; 5. В грам. знач. прил. редк.: прежний, давний, тогдашний. Once upon a time = давным-давно, много лет тому назад (начало сказок).

Upon -- prep.1.= on (часто является более книжным, однако в ряде случаев употребляется чаще, чем on; 2. в, на.

Midnight -- л. 1. полночь; 2. перен. непроглядная тьма.

Dreary -- a. 1.мрачный, сумрачный, безотрадный; отчаянно скучный; 2. Уст. печальный, жалобный, меланхолический.

While -- n. 1.время, промежуток времени; 2. (The~) преим. поэт. (все) это время.

While -- v. 1. Проводить, коротать (время; обыкн. To~ away the time); 2. Диал. тянуться (о времени); 3. Редк.: забавляться за каким-либо занятием, отвлекаться.

While -- prep. диал. до; ~ then до тех пор (пока).

While -- oj. 1. Вводит временные придаточные предложения, выражающие действие, процесс, во время совершения которого что-либо происходит = пока, в то время как, когда; протекание действия, одновременно с каким-либо другим действием = пока, когда; вводит предложения, выражающие сопоставление = в то же время, тогда как, а; вводит предложения с противительным значением разг. = хотя, несмотря на то, что; вводит предложения, указывающие на дополнительное свойство, действие и т.п. = а также, вдобавок; не только, но и.

Ponder -- v. 1. Обдумывать, взвешивать; 2. (on, over) размышлять, раздумывать.

Weak -- v. 1. 1) слабый, бессильный; хилый, хрупкий; 2) плохой, недостаточный: 2. 1) неубедительный, неосновательный, шаткий; 3) жидкий, водянистый; некрепкий; 4) вялый, невыразительный (о стиле, слоге); 5) спец. бедный (о горючей смеси); 3. Грам. слабый; 4. Фон. 1) ослабленный, редуцированный; 2) слабый, второстепенный (об ударении); 5. Бирж. понижающийся (о ценах, курсах).

Weary -- a. 1. 1)усталый, утомленный; 2) изнывающий от скуки; 2. Утомленный, надоедливый, скучный; 3. (оf) уставший, потерявший терпение (от чего-либо); 4. Редк. невеселый, безрадостный;

Weary -- v. 1. Утомлять; надоедать; 2.1) утомляться; 2) изнывать от скуки.

Результат подстрочного перевода: “Однажды в угрюмую полночь, в то время, когда размышлял, обессиленный и утомленный…”

При изучении перевода стоит отдельное внимание обратить на тропы -- лексические изобразительно-выразительные приемы. Необходимо еще раз вспомнить, что такое метафора, сравнение, эпитет, метонимия и т. д., определить их наличие в тексте поэмы Э. По и провести сопоставление с переводом Бальмонта. Учитель должен объяснить, что точность исполнения тропов в переводном варианте практически невозможна и тут многое зависит от мастерства переводчика, который, с одной стороны, свободен в выборе средств художественного изображения, но с другой стороны, должен сохранить в целом уровень иносказания и изобразительности оригинала.

Работа в данном случае состоит из двух этапов: выявления тропов и фигур речи в поэме “The Raven” и аналогичных приемов в переводе Бальмонта, отмечая при этом варианты, которые даны переводчиком, и их соответствие общему художественному строю произведения.

Рифма и строфика изучаются на уроках литературы. В данном случае задачей учителя английского языка является не только напомнить об этих поэтических формах, но показать новаторство Э. По в этой области, указать на новые приемы рифмовки и своеобразие его строфики.

Особо следует обратить внимание на приемы единозвучия (аллитерации), используемые поэтом, ассонанса и диссонанса, выявить их связь с общим содержанием и колоритом произведения, их роль в создании определенной атмосферы в нем, трагической мелодии, способной воздействовать на слушателя и читателя.

Заключение

Вопрос о науке перевода достаточно сложный. В данном исследовании мы попытались взглянуть на Бальмонта не как на поэта, а как на переводчика. Вследствие этого мы пришли к выводу, что Бальмонт отрешается от субъективизма, преодолевает свое эго. Это говорит о том, что поэт обладает высоким профессионализмом как переводчик.

При переводе любого яркого и трудного произведения особенно видны бывают разного рода изъяны и недочеты. Чем субъективнее трактует переводчик подлинник, тем ярче в переводе отражение субъективных точек зрения переводчика не мешало восприятию подлинника. Именно отсюда мы исходим в оценке данного перевода поэмы “Ворон”.

Теоретическая значимость данной работы состоит, во-первых, в определении уровня переводческой техники и мастерства К. Бальмонта. Но главное, что данная тема позволяет глубже познакомиться с поэтической концепцией американского поэта-романтика Эдгара По, а также проследить ее влияние на поэтику русского символизма.

Кроме того, данное исследование позволит провести углубленную работу по анализу английского поэтического текста на внеклассных занятиях по английскому языку.

Библиографический список

1. По Э. А. Poems Стихотворения. -- М., 1992.

2. По Э. Поэтический принцип.// Эстетика американского романтизма. -- М., 1977.

3. По Э. Философия творчества.// Эстетика американского романтизма. -- М., 1977.

4. Бальмонт К. Избранное. -- М., 1983.

5. Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. -- М., 1994.

6. Аллен У. Э.А.По. -- М., 1987.

7. Анненский И. Избранные произведения. -- Л., 1988.

8. Банников Н. Жизнь и поэзия Бальмонта. -- М., 1989.

9. Бланшо М. О переводе.// Иностр. лит. 1997, № 12.

10. Боброва М. Романтизм в американской литературе ХIХ века. -- М., 1972.

11. Брюсов В. К. Бальмонт. Т.6. -- М., 1975.

12. Ванслов В. Эстетика романтизма. -- М., 1966.

13. Вопросы теории художественного перевода: Сб. ст. -- М., 1971.

14. Ермилова Е. Теория и образный мир русского символизма. -- М., 1989.

15. Иванова Е. Судьба поэта.// К. Бальмонт. Избранное. -- М., 1989.

16. История всемирной литературы. Т.7. -- М., 1994.

17. Кашкин И. Вопросы перевода.// Для читателя-современника. -- М., 1977.

18. Ковалев Ю. Э. А. По. Новеллист и поэт. -- Л., 1984.

Подобные документы

Классификация понятия перевода поэтических произведений различными лингвистами. Общие требования и лексические вопросы перевода художественной прозы на примере поэмы "Ворон", стихотворения Марины Цветаевой "Родина" и "Мое сердце в горах" Р. Бернса.

дипломная работа , добавлен 01.07.2015


Ознакомление с детскими и юношескими годами жизни Эдгара По. Творческое развитие автора: назначение на должность главного редактора журнала "Грэзм", написание стихотворения "Ворон", новаторских рассказов "Убийство на улице Морг" и "Золотой жук".

реферат , добавлен 07.02.2012


практическая работа , добавлен 01.06.2014


Использование в поэме "Слово о полку Игореве" для сравнений и метафор образов различных животных: волков, соловьев, орлов, галок, сорок, лисиц, дятлов, полозов. Тотемы половцев: волк, змея, лебедь, гусь, гепард, тур и ворон. Варианты перевода поэмы.

презентация , добавлен 00.00.0000


Анализ сюжетной линии в рассказе Бунина "Ворон". Описание характера и внешности отца героя. Любовный треугольник, состоящий из девушки и влюбленных в неё отца и сына. Любовь молодых людей, стареющего человека к девушке, взаимоотношения отца с сыном.

сочинение , добавлен 10.04.2012


Коротка біографічна довідка з життя Василя Шкляра. Тема боротьби українських повстанців проти радянської влади у 1920-х роках у романі "Чорний Ворон". Відображення війни Холодноярської республіки. Жанрово-стильові різновиди історичної романістики.

реферат , добавлен 28.04.2013


Принципы структурной организации художественного произведения. Моделирование образа мира. Авторское обозначение. Размышления о жанре поэмы. Повествовательный объем, поэмное действие, структура, сюжет, конфликт поэмы. Сходство поэмы с народным эпосом.

реферат , добавлен 06.09.2008


Знакомство с творческой деятельностью Эдгара По, общая характеристика новелл "Падение дома Ашеров" и "Убийство на улице Морг". Рассмотрение особенностей выявления жанрового своеобразия новеллы как литературного жанра на материале творчества Эдгара По.

курсовая работа , добавлен 19.12.2014


Художественное своеобразие поэмы Гоголя "Мертвые души". Описание необычайной истории написания поэмы. Понятие "поэтического" в "Мертвых душах", которое не ограничено непосредственным лиризмом и вмешательством автора в повествование. Образ автора в поэме.

контрольная работа , добавлен 16.10.2010


Замысел и источники поэмы "Мёртвые души". Ее жанровое своеобразие, особенности сюжета и композиции. Поэма Гоголя как критическое изображение быта и нравов XIX века. Образ Чичикова и помещиков в произведении. Лирические отступления и их идейное наполнение.

Поэма Эдгара По «Ворон» уникальна тем, что завоевала сердца читателей с первых дней публикации и остаётся популярной и сейчас. Это одна из самых известных и переводимых поэм, среди когда-либо созданных в мировой литературе.

Первые упоминания «Ворона» относятся к 1844 году. В 1842 году любимая супруга Эдгара Вирджиния Клемм заболела чахоткой и была обречена на скорую смерть, в 1847 году она скончалась в возрасте двадцати трёх лет. Предчувствуя неминуемую трагедию, По пишет множество стихотворений, в том числе поэму «Ворон». Однако посвящено сочинение не ей, а поэтессе викторианской эпохи Элизабет Браунинг. Именно из её поэмы «Поклонник леди Джеральдины» автор позаимствовал стихотворный размер для будущего «Ворона».

Опубликована поэма в 1845 году в нью-йоркской ежедневной газете «Evening Mirror». Авторский гонорар составил всего пять долларов, но произведение принесло автору невероятную известность. На волне этого успеха издаётся несколько поэтических сборников.

Жанр, направление и размер

Традиционно «Ворона» относят в жанре поэмы. Сам же автор считал это сочинение скорее чередованием нескольких небольших стихотворений, чем единым крупным произведением.

Стихотворный размер — восьмистопный хорей или, как его называют в английском литературоведении, трохей. Стихи в строфе выстроены так, чтобы чередовались мужские и женские окончания. Но если размер заимствован, то структура строфы является оригинальной. Поэма состоит из восемнадцати строф, каждая строфа содержит по шесть строк, последняя из которых – рефрен. Настойчивость рефрена отмечается не только его регулярным повторением, но и системой рифмовки: с финальным стихом рифмуются вторая, четвёртая и пятая строки.

Возлюбленную лирического героя зовут Линор. Это имя отсылает читателя к балладной традиции, а именно — к балладе Г. Бюргера «Ленора».

Образы и символы

Традиционно в фольклоре образ ворона является предвестником смерти. В поэме По эта чёрная птица предвещает лирическому герою вечное несчастье, невозможность пережить кончину любимой. Автор признаётся, что ворон в первую очередь функциональный образ: тот, кто будет повторять рефрен. Натолкнул на мысль выбрать именно этот образ роман Ч. Диккенса «Барнеби Радж».

Для самого героя ворон больше кажется не живой птицей, а зловещим духом – посланником из тёмного царства Плутона. Упоминание римского бога мёртвых — не единственная религиозная отсылка. Имеются в тексте и библейские аллюзии: упоминается Эдем, а также бальзам из Глаады (Balm of Gilead), который мог бы залечить душевные раны убитого горем героя.

Темы и настроение

Поэма пронизана меланхоличным настроением, что заявлено с первых строк произведения. На это указывает утомленное, измученное состояние героя, время суток – глубокая ночь. Вскоре сплин сменяется тревогой, предчувствием беды.

Трансформация образа ворона меняет настроение в поэме, а также по мере развития включает новые темы. Первым предположением лирического героя было то, что к нему стучится запоздалый гость. Казалось бы, ничего необычного, беспокоиться не о чем. Но стоило герою открыть дверь – он никого не увидел. С этих пор в поэме появляется страх, который уже не отпустит персонажа. В открытое окно залетает ворон, который своим видом даже веселит испуганного юношу. Теперь тема рока главенствует в поэме, а герой, вступив в диалог со зловещей птицей, узнаёт о неминуемом несчастии. Ворон видится его жертве демоном, посланником Аида – звучит тема смерти, смерти не только возлюбленной, но и всего прекрасного, что было в жизни молодого человека.

Основная идея

С древнейших времён самым большим страхом перед человечеством является страх смерти. Но собственный уход из жизни может быть не так страшен, как гибель любимого человека. Для героя поэмы Эдгара По потеря любимой больше, чем просто смерть: она означает вечное горе, которое способно погубить и его самого. Персонаж боится, что не справится с настигшей его бедой, а страх воплотился в чёрного ворона. Примечательно, что автор позволяет воспринимать поэму и как реально произошедшее событие, и как сон, нечто мистическое.

Эдгар По показывает нам сломленного горем человека, чтобы напомнить, как важно быть сильным и стойким перед лицом судьбы. В этом заключается главная мысль поэмы.

Средства художественной выразительности

Одним из ведущих средств художественной выразительности в «Вороне» является аллитерация. Именно этот приём помогает создать автору подобающую атмосферу мрака и ужаса в поэме. Ассонанс содержится даже в рефрене, который становится криком ворона: Quoth the Raven “Nevermore”.

Метафора выступает в поэме как ведущий троп. Образ ворона сам по себе метафора – символ страха и бесконечной скорби, а его чёрное перо – предвестник мук после смерти. Одной из ярких метафор является взгляд ворона: его горящие глаза, что жгут героя изнутри (fiery eyes now burned into my bosom’s core).

Эдгар По неоднократно обращается к антитезе. Чёрному ворону противопоставляется белый мрамор, бушующей снаружи буре — покой внутри жилища. Присутствует контраст и внутри образа ворона. То он величавый, то неказистый, то смешной, то ужасный. Ряд контрастных эпитетов показывает волнения, происходящие в душе героя, ведь мы видим птицу его глазами.

© А. Шарапова, составление, послесловие, комментарии, 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Он был страстный и причудливый безумный человек.

«Овальный портрет»

Некоторые считали его сумасшедшим. Его приближенные знали достоверно, что это не так.

«Маска Красной Смерти»

Есть удивительное напряженное состояние ума, когда человек сильнее, умнее, красивее самого себя. Это состояние можно назвать праздником умственной жизни. Мысль воспринимает тогда все в необычных очертаниях, открываются неожиданные перспективы, возникают поразительные сочетания, обостренные чувства во всем улавливают новизну, предчувствие и воспоминание усиливают личность двойным внушением, и крылатая душа видит себя в мире расширенном и углубленном. Такие состояния, приближающие нас к мирам запредельным, бывают у каждого, как бы в подтверждение великого принципа конечной равноправности всех душ. Но одних они посещают, быть может, только раз в жизни, над другими, то сильнее, то слабее, они простирают почти беспрерывное влияние, и есть избранники, которым дано в каждую полночь видеть привидения и с каждым рассветом слышать биение новых жизней.

К числу таких немногих избранников принадлежал величайший из поэтов-символистов Эдгар По. Это – сама напряженность, это – воплощенный экстаз – сдержанная ярость вулкана, выбрасывающего лаву из недр земли в вышний воздух, полная зноя котельная могучей фабрики, охваченная шумами огня, который, приводя в движение множество станков, ежеминутно заставляет опасаться взрыва.

В одном из своих наиболее таинственных рассказов, «Человек толпы», Эдгар По описывает загадочного старика, лицо которого напоминало ему образ Дьявола. «Бросив беглый взгляд на лицо этого бродяги, затаившего какую-то страшную тайну, я получил, – говорит он, – представление о громадной умственной силе, об осторожности, скаредности, алчности, хладнокровии, коварстве, кровожадности, о торжестве, веселости, о крайнем ужасе, о напряженном – о бесконечном отчаянии». Если несколько изменить слова этой сложной характеристики, мы получим точный портрет самого поэта. Смотря на лицо Эдгара По и читая его произведения, получаешь представление о громадной умственной силе, о крайней осторожности в выборе художественных эффектов, об утонченной скупости в пользовании словами, указывающей на великую любовь к слову, о ненасытимой алчности души, о мудром хладнокровии избранника, дерзающего на то, перед чем отступают другие, о торжестве законченного художника, о безумной веселости безысходного ужаса, являющегося неизбежностью для такой души, о напряженном и бесконечном отчаянии. Загадочный старик, чтобы не остаться наедине со своей страшной тайной, без устали скитается в людской толпе; как Вечный Жид, он бежит с одного места на другое, и, когда пустеют нарядные кварталы города, он, как отверженный, спешит в нищенские закоулки, где омерзительная нечисть гноится в застоявшихся каналах. Так точно Эдгар По, проникнувшись философским отчаяньем, затаив в себе тайну понимания мировой жизни, как кошмарной игры Бо́льшего в меньшем, всю жизнь был под властью демона скитания и от самых воздушных гимнов серафима переходил к самым чудовищным ямам нашей жизни, чтобы через остроту ощущения соприкоснуться с иным миром, чтобы и здесь, в провалах уродства, увидеть хотя северное сияние. И как загадочный старик был одет в затасканное белье хорошего качества, а под тщательно застегнутым плащом скрывал что-то блестящее, бриллианты или кинжал, так Эдгар По в своей искаженной жизни всегда оставался прекрасным демоном, и над его творчеством никогда не погаснет изумрудное сияние Люцифера.

Это была планета без орбиты, как его назвали враги, думая унизить поэта, которого они возвеличили таким названием, сразу указывающим, что это – душа исключительная, следующая в мире своими необычными путями и горящая не бледным сияньем полуспящих звезд, а ярким, особым блеском кометы. Эдгар По был из расы причудливых изобретателей нового. Идя по дороге, которую мы как будто уже давно знаем, он вдруг заставляет нас обратиться к каким-то неожиданным поворотам и открывает не только уголки, но и огромные равнины, которых раньше не касался наш взгляд, заставляет нас дышать запахом трав, до тех пор никогда нами не виданных и однако же странно напоминающих нашей душе о чем-то бывшем очень давно, случившемся с нами где-то не здесь. И след от такого чувства остается в душе надолго, пробуждая или пересоздавая в ней какие-то скрытые способности, так что после прочтения той или другой необыкновенной страницы, написанной безумным Эдгаром, мы смотрим на самые повседневные предметы иным, проникновенным взглядом. События, которые он описывает, все проходят в замкнутой душе самого поэта; страшно похожие на жизнь, они совершаются где-то вне жизни, out of space – out of time, вне времени – вне пространства, их видишь сквозь какое-то окно и, лихорадочно следя за ними, дрожишь оттого, что не можешь с ними соединиться.

Язык, замыслы, художественная манера, все отмечено в Эдгаре По яркою печатью новизны. Никто из английских или американских поэтов не знал до него, что можно сделать с английским стихом прихотливым сопоставлением известных звуковых сочетаний. Эдгар По взял лютню, натянул струны, они выпрямились, блеснули и вдруг запели всею скрытою силой серебряных перезвонов. Никто не знал до него, что сказки можно соединять с философией. Он слил в органически целое единство художественные настроения и логические результаты высших умозрений, сочетал две краски в одну и создал новую литературную форму, философские сказки, гипнотизирующие одновременно и наше чувство, и наш ум. Метко определив, что происхождение Поэзии кроется в жажде Красоты более безумной, чем та, которую нам может дать земля, Эдгар По стремился утолить эту жажду созданием неземных образов. Его ландшафты изменены, как в сновидениях, где те же предметы кажутся другими. Его водовороты затягивают в себя и в то же время заставляют думать о Боге, будучи пронизаны до самой глубины призрачным блеском месяца. Его женщины должны умирать преждевременно, и, как верно говорит Бодлер, их лица окружены тем золотым сиянием, которое неотлучно соединено с лицами святых.

Колумб новых областей в человеческой душе, он первый сознательно занялся мыслью ввести уродство в область красоты и, с лукавством мудрого мага, создал поэзию ужаса. Он первый угадал поэзию распадающихся величественных зданий, угадал жизнь корабля, как одухотворенного существа, уловил великий символизм явлений Моря, установил художественную, полную волнующих намеков, связь между человеческой душой и неодушевленными предметами, пророчески почувствовал настроение наших дней и в подавляющих мрачностью красок картинах изобразил чудовищные – неизбежные для души – последствия механического миросозерцания.

В «Падении дома Эшер» он для будущих времен нарисовал душевное распадение личности, гибнущей из-за своей утонченности. В «Овальном портрете» он показал невозможность любви, потому что душа, исходя из созерцания земного любимого образа, возводит его роковым восходящим путем к идеальной мечте, к запредельному первообразу, и как только этот путь пройден, земной образ лишается своих красок, отпадает, умирает, и остается только мечта, прекрасная, как создание искусства, но – из иного мира, чем мир земного счастья. В «Демоне извращенности», в «Вилльяме Вильсоне», в сказке «Черный кот» он изобразил непобедимую стихийность совести, как ее не изображал до него еще никто. В таких произведениях, как «Нисхождение в Мальстрем», «Манускрипт, найденный в бутылке» и «Повествование Артура Гордона Пима», он символически представил безнадежность наших душевных исканий, логические стены, вырастающие перед нами, когда мы идем по путям познания. В лучшей своей сказке, «Молчание», он изобразил проистекающий отсюда ужас, нестерпимую пытку, более острую, чем отчаяние, возникающую от сознания того молчания, которым окружены мы навсегда. Дальше, за ним, за этим сознанием, начинается беспредельное царство смерти, фосфорический блеск разложения, ярость смерча, самумы, бешенство бурь, которые, свирепствуя извне, проникают и в людские обиталища, заставляя драпри шевелиться и двигаться змеиными движениями, – царство, полное сплина, страха и ужаса, искаженных призраков, глаз, расширенных от нестерпимого испуга, чудовищной бледности, чумных дыханий, кровавых пятен и белых цветов, застывших и еще более страшных, чем кровь.