Кто написал картину военный совет в филях. Зачем был создан совет в филях

Красный угол

Наиболее почётное место в избе, в котором вешались иконы и стоял стол. Иконы отождествлялись с алтарём православного храма, а стол - с церковным престолом. В божнице, кроме икон, хранили сосуд с богоявленской водой, громничные свечи, веточки освященной вербы, пасхальное яйцо. Войдя в избу, человек прежде всего крестился на иконы в красном углу, а затем уже здоровался с хозяевами. В красном углу сажали самых почётных гостей.

Фили

На момент изображенных на картине событий Фили принадлежали Нарышкиным. В 1870 году через село прошла Московско-Брестская железная дорога и была построена станция. В конце XIX века деревня уже вплотную примыкала к Москве. Большинство населения занималось огородничеством и садоводством, ориентированным на сбыт в городе. Сегодня это район Москвы.

Решение кутузова

Кутузов принял решение, не давая сражения на неудачной позиции, оставить Москву, чтобы сохранить армию для продолжения войны, а заодно сблизиться с подходящими резервами. Это решение требовало определённого мужества, так как мера ответственности за сдачу исторической столицы неприятелю была очень велика и могла обернуться для главнокомандующего отставкой. Никто не мог предсказать, как это решение будет воспринято при дворе.

Сдать Москву

Барклай-де-Толли предложил отступать: «Сохранив Москву, Россия не сохраняется от войны, жестокой, разорительной. Но сберегши армию, еще не уничтожаются надежды Отечества, и война… может продолжаться с удобством: успеют присоединиться в разных местах за Москвой приготовляемые войска». Его поддержали Остерман-Толстой, Раевский и Толь.

Предложение дать бой

Беннигсен утверждал, что отступление обессмысливает кровопролитие в Бородинском бою. Сдача Москвы подорвёт боевой дух солдат. Велики будут и материальные потери от разорения дворянских имений. Несмотря на наступавшую темноту, он предложил перегруппироваться и без проволочек атаковать французов. Предложение Беннигсена поддержали Ермолов, Коновницын, Уваров и Дохтуров.

Леонтий Беннигсен

Граф Российской империи (с 1813), генерал от кавалерии на русской службе, который прославился в качестве командующего русской армией в сражении при Прейсиш-Эйлау против Наполеона. Генеральное сражение стало первым, которое Наполеон не выиграл, что было высоко оценено современниками.

Алексей Ермолов

Русский военачальник и государственный деятель, участник многих крупных войн, которые Российская империя вела с 1790-х по 1820-е. Генерал от инфантерии (1818) и генерал от артиллерии (1837). Главнокомандующий на первом этапе Кавказской войны (до 1827 года).

Петр Коновницын

Военный и государственный деятель: генерал от инфантерии, военный министр, член Государственного совета, Комитета министров, Сената. Герой Отечественной войны 1812 года.

Александр Остерман-Толстой

Генерал от инфантерии (1817), герой Отечественной войны 1812 года.

Николай Раевский

Русский полководец, герой Отечественной войны 1812 года, генерал от кавалерии (1813). За тридцать лет безупречной службы участвовал во многих крупнейших сражениях эпохи. После подвига под Салтановкой стал одним из популярнейших генералов русской армии. Борьба за батарею Раевского явилась одним из ключевых эпизодов Бородинского сражения. Участник «Битвы народов» и взятия Парижа. Член Государственного совета. Был близко знаком со многими декабристами. Дружбой с Раевским гордился А.С. Пушкин.

Карл Толь

Российский генерал от инфантерии (1826), участник войн с Наполеоном и совета в Филях, генерал-квартирмейстер во время Отечественной войны 1812 года, с 1833 года - главноуправляющий путями сообщения и публичными зданиями.

Паисий Кайсаров

Русский генерал эпохи Наполеоновских войн, генерал от инфантерии.

Федор Уваров

Любимый адъютант Александра I, участник многих сражений Наполеоновских войн, первый шеф Кавалергардского полка.

Дмитрий Дохтуров

Русский военачальник, генерал от инфантерии (1810). Во время Отечественной войны 1812 года командовал 6-м пехотным корпусом, руководил обороной Смоленска от французов. Под Бородином командовал сначала центром русской армии, а потом левым крылом.

Михаил Барклай-де-Толли

Выдающийся русский полководец, военный министр, генерал-фельдмаршал (с 1814), князь (с 1815), герой Отечественной войны 1812 года, полный кавалер ордена Святого Георгия. Командовал всей русской армией на начальном этапе Отечественной войны 1812 года, после чего был замещён Кутузовым. В историю военного искусства, по мнению западных авторов, он вошёл как архитектор стратегии и тактики «выжженной земли» - отрезания основных войск противника от тыла, лишения их снабжения и организации в их тылу партизанской войны.

Михаил Кутузов

Русский генерал-фельдмаршал из рода Голенищевых-Кутузовых, главнокомандующий во время Отечественной войны 1812 года. Первый полный кавалер ордена Святого Георгия.

«Военный совет в Филях». Алексей Кившенко, 1880

Совет был созван 1 (13) сентября 1812 года во время Отечественной войны главнокомандующим М. И. Кутузовым в деревне Фили к западу от Москвы. На рассмотрение был вынесен вопрос о том, дать французам сражение под Москвой либо оставить город без боя. Протокола не велось. Основными источниками сведений о совете служат воспоминания Раевского и Ермолова.

/Охранник/ - Одноглазый где?
/Мы/ - ???
/Охранник/- Одноглазый где, говорю?!
/Мы/ - Что, простите?
/Охранник/ - Где одноглазый?!! Ато устроили тут совет в Филях!

(Случай в школе)

Совет в Филях состоялся примерно на том самом месте, где сейчас стоит панорама "Бородинская битва", 1(13) сентября 1812 года, через неделю после Бородинского сражения. Повестка дня состояла из одного единственного вопроса: сдать ли Москву без боя или принять сражение на Воробьевых горах.

Сей славный ареопаг составили: Кутузов, Беннигсен, Барклай-де-Толли, Толь, Дохтуров, Уваров, Остерман-Толстой, Раевский, Коновницын, Кайсаров и Ермолов. Всего - 11 человек. Все они изображены на картине. Кроме того, на картине, в левом верхнем углу изображена крестьянская девочка, что, видимо, отсылает нас к роману Толстого "Война и мир". Толстой изображает эту сцену ее глазами.

Кутузова , думаю, все узнали. Он начал совет словами о том, что позиция на Воробьевых горах чрезвычайно неудобна и не оставляет никакой надежды на победу над вдвое сильнейшем неприятелем. "Ожидать ли нападения в неудобной позиции или отступить за Москву?" - спросил Князь.

Мнения разделились следующим образом:

Обращает внимание, что за оставление Москвы высказались в основном "немцы", а за безнадежный бой, скажем так, "природные русаки". Интересная иллюстрация национальных характеров!

Кто же были эти люди, что решали судьбу Отечества и его древней столицы?

Главным вдохновителем нового сражения был Беннигсен , начальник штаба Кутузова. Он сидит спиной к зрителю прямо в центре. Через плечо перекинута голубая лента ордена Андрея Первозванного - награда за битву при Прейсиш-Эйлау. Он и выбрал позицию для армии на Воробьевых горах. Беннигсен был одним из главных вдохновителей убийства Павла, за что его не очень жаловал Александр. Про него вообще ходят много нелицеприятных слухов. Так, поговаривают, что Беннигсен добился места при штабе Кутузова в надежде "подсидеть" старого князя и занять его место. Их отношения были натянутыми и вкоре после оставления Москве Кутузов отправит Беннигсена в отставку.

Главным противником Беннигсена был Барклай-де-Толли . Он, с седыми бакенбардами, сидит прямо под иконой. Барклай - человек поистине трагической судьбы. В начале войны он спас армию, когда она находилась в самом тяжелом положении, но ради этого ему пришлось пожертвовать своей репутацией. Из-за постоянного отступления его обвиняли в трусости, в измене, ему не подавали руки. В итоге все лавры достались не ему, а прибывшему в армию за неделю до Бородина Кутузову. На Бородинском поле он искал гибели, о чем откровенно писал императору, но судьба не дала ему вечного покоя. (Впрочем, меня всегда удивляло как он умудрился не найти смерти на Бородинском поле, раз уж у него было такое желание). Барклай продолжил настаивать на своем: главное - сохранить армию.

Художник же изобразил оппонирующим Кутузову Алексея Петровича Еромолова . Он с разгоряченным видом стоит, словно только что вскочив, в правой части картины. Прежде чем покорять горцев Кавказа, Ермолов служил в штабе Первой Западной армии. Случай предоставил этому пылкому генералу сыграть важнейшую роль в Бородинском сражении. При первой атаке французов на батарею Раевского наши войска дрогнули и побежали. Центр был фактически прорван, а наша армия могла легко быть разделена на две части. Случайно оказавшись рядом, Ермолов остановил бегущих солдат и возглавил контратаку Уфимского пехотного полка. Не удивительно, что столь решительный и горячий человек каким был Еромолов, не мог принять мысли об отступлении за Москву без боя.

Словно не обращающим внимание на споры изображен на картине Карл Федорович Толь , генерал-квартирмейстер нашей армии. Он стоит за спиной Кутузова в тени печки с блокнотом в руках. Толь был важнейшим, хотя и не очень заметным человеком в армии. Генерал-квартирмейстер отвечает за организацию снабжения, передвижения и за расположение наших войск. Именно он выбрал позицию при Бородине, на которой был дан бой французам. Рассказывая о Толе, Клаузевиц пишет, что он был одним из самых образованных офицеров и отличался резкостью и отсутствием такта. Так, когда Багратион без видимых причин выступил против позиции, найденной Толем у Дорогобужа, Полковник Толь не захотел отказаться от своего предложения. В итоге Багратион вынужден был одернуть его: "Господин полковник! Ваше поведение заслуживает того, чтобы вас послали с ружьем за спиной!". Т.е. временно разжаловали в солдаты, что, кстати, практиковалось.

Прямо у окна, слева от Барклая сидит, грустно смотря в сторону, Граф Остерман-Толстой , командующий 4-м корпусом. Всего неделю назад он был контужен на поле Бородинского сражения. Граф знаменит своими словами, сказанными им в бою под Островно: «Яростно гремела неприятельская артиллерия и вырывала целые ряды храбрых полков русских. Трудно было перевозить наши пушки, заряды расстрелялись, они смолкли. Спрашивают графа: “Что делать?” “Ничего, — отвечает он, — стоять и умирать!”»(C.Н. Глинка). Граф Остерман остался верен своему девизу и в следующем 1813 году, когда настал его звездный час. В битве при Кульме он смог целый день сдерживать вдвое превосходящего неприятеля, не позволив тому окружить армию. В этом бою его руку оторвет ядро.

Положив ногу на ногу, ближе всех к Кутузову сидит светловолосый Коновницын , командир 3-й пехотной дивизии, а после Бородина - 3-го пехотного корпуса, вместо погибшего Тучкова. Его дивизия стойко обороняла Смоленск, приняв основной удар. Коновницын был ранен в руку. Сын его стал декабристом и был сослан в Сибирь, а дочь также отправилась в Сибирь вслед за своим мужем-декабристом.

Между Коновницыным и Остерманом сидит, склонившись над столом и взирая на Кутузова, Н. Раевский , командующий 7-м пехотным корпусом. По легенде он водил в атаку под Салтановкой своих несовершеннолетних сыновей, но видимо такого все-таки не было. Не менее славной была его оборона Смоленска до подхода основных сил, ну а уж батарею Раевского знает любой корнет. Опять же, стыдно не знать о дружбе Пушкина с семьей Раевского, с коей он отдыхал на Кавказе.

Справа от Барклая с картой в руках сидит Уваров , единственный на совете кавалерист. Он командовал 1-м кавалерийским корпусом. С Кутузовым у него не сложились отношения. Князь был весьма недоволен его рейдом по тылам Наполеона при Бородине и даже обнес его наградами за сражение. Военные писатели, действительно, с трудом находят плоды этого рейда и часто ругают за него Уварова. Уже я о случае, когда Уваров подал рапорт об отставке в связи с грубостью, которую допустил в.кн. Константин Павлович в отношении его подчиненного.

Справа от Уварова сидит и испытывающе смотрит на Кутузова Дохтуров , командир 6-го пехотного корпуса. Спиной к нам, рядом с Беннигсеном сидит самый молодой участник совета - Паисий Кайсаров , дежурный генерал армии и протеже Кутузова. Неизвестно, какого он был мнения о возможном оставлении Москвы. О них двоих, к сожалению, ничего особенного сказать не могу.

В сражении при Бородино русские понесли «столь ужасные уроны, что никак не могли возобновить вторичного боя».

В самом деле, боевой задор прошел, уступив место трезвому расчету, и Кутузову стало ясно, что атаковать поутру «некем и нечем».

Тем не менее Михаил Илларионович получил за этот «подвиг» фельдмаршальский жезл и 100 тысяч рублей . При этом всем нижним чинам, участвовавшим в сражении, даровано было по пять рублей на человека.

.
.
.

31 августа 1812 года

РЕСКРИПТ АЛЕКСАНДРА I М. И. КУТУЗОВУ

О ПРОИЗВОДСТВЕ ЕГО В ЧИН ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА ЗА СРАЖЕНИЕ ПРИ БОРОДИНЕ

Князь Михайло Ларионович!

Знаменитый ваш подвиг в отражении главных сил неприятельских, дерзнувших приблизиться к древней нашей столице, обратил на сии новые заслуги ваши мое и всего Отечества внимание.

Совершите начатое столь благоуспешно вами дело, пользуясь приобретенным преимуществом и не давая неприятелю оправляться. Рука господня да будет над вами и над храбрым нашим воинством, от которого Россия ожидает славы своей, а вся Европа своего спокойствия.

В вознаграждение достоинств и трудов ваших возлагаем мы на вас сан генерал-фельдмаршала, жалуем вам единовременно сто тысяч рублей и повелеваем супруге вашей, княгине, быть двора нашего статс-дамою.

Всем бывшим в сем сражении нижним чинам жалуем по пяти рублей на человека.

Мы ожидаем от вас особенного донесения о сподвизавшихся с вами главных начальниках, а вслед за оным и обо всех прочих чинах, дабы по представлению вашему сделать им достойную награду.

Пребываем вам благосклонны,

Как такое могло произойти? По мнению историка А. Ю. Бондаренко, Кутузову, «поспешившему доложить о победе при Бородине», просто «очень повезло».

После этого Кутузов приказал собрать Военный совет, который вошел в под названием Военного совета в Филях.

За несколько часов до начала Совета в подмосковную деревню Фили приехал московский генерал-губернатор граф Ростопчин. Они уединились с Барклаем де Толли в избе, которую тот занимал недалеко от Поклонной горы. Но на сам Совет Ростопчина не позвали, и он был страшно возмущен этим фактом.

О чем говорили эти два человека, никто не знает. Об этом можно только догадываться.

Военный совет М. И. Кутузов собрал 1 (13) сентября 1812 года, и пригласил он к себе в занимаемую им избу, принадлежащую крестьянину Фролову, генералов Барклая де Толли, Беннигсена, Дохтурова, Ермолова, Остермана-Толстого, Раевского, Коновницына и Уварова, а также полковника Толя.

Из «полных» генералов не было М. А. Милорадовича: он не мог отлучиться из арьергарда.

«Да, не позавидуешь Кутузову в ту печальную сентябрьскую ночь, когда в чистой крестьянской избе Фроловых собрался Военный совет. Голенищев-Кутузов чувствовал себя скверно: он не сдержал ни одного обещания, данного царю, он был раздавлен, посрамлен перед Барклаем де Толли, чувствовал ущербность, вспоминая Аустерлиц, и более всего жалел, что согласился принять командование армией на себя в такой неблагоприятный момент войны».

В данной ситуации Кутузову важно было спросить каждого: «что делать»?

Подобная постановка вопроса может показаться странной, ведь сам Кутузов изо дня в день заверял своих генералов и московского губернатора графа Ростопчина в том, что он даст новое сражение для спасения Москвы.

А вот по версии генерала Ермолова, Кутузов на этом Совете просто хотел обеспечить себе гарантию того, «что не ему присвоена будет мысль об отступлении», что его желанием было «сколько возможно отклонить от себя упреки».

Заседание начал Л. Л. Беннигсен, самый старший из генералов, задав вопрос:

— Господа, мы должны решить, сражаться ли под стенами Москвы или сдать город без боя?

Кутузов недовольно прервал его:

— Обсуждать нужно иной вопрос: рисковать ли потерей армии и Москвы, принимая сражение на невыгодной позиции, или сдать Москву без боя, но сохранив армию?

Беннигсен лишь пожал плечами — его постановка вопроса мало отличалась от кутузовской, разве что формой и иным набором слов. Беннигсен настаивал на сражении и полагал, что именно этого хочет Кутузов, ведь главнокомандующий убеждал в этом всех с первых же дней на посту главы армии.

Потом слово в прениях взял Барклай де Толли, заявив, что позиция под Москвой (кстати, выбранная Беннигсеном) неудобна для обороны.

Историк А. Ю. Бондаренко:

«По диспозиции, предложенной генералом от кавалерии Беннигсеном, исполнявшим обязанности начальника главного штаба объединенных армий, войска заняли растянувшуюся на четыре версты позицию между изгибом Москвы　реки и Воробьевыми горами. Она была не намного меньше, нежели при Бородине, но армия теперь была другая, обескровленная, а за спиной, вместо ровного поля, были овраги, большая река и огромный город, что исключало возможность маневра, перегруппировки сил. В сражении на такой позиции можно было либо победить, либо погибнуть. Последнее представлялось гораздо более вероятным».

Михаил Богданович сказал:

— Позиция весьма невыгодна, дождаться в ней неприятеля весьма опасно; превозмочь его, располагающего превосходными силами, более нежели сомнительно. Сохранив Москву, Россия не сохраняется от войны жестокой, разорительной; но, сберегши армию, еще не уничтожаются надежды Отечества — и война, единое средство к спасению, может продолжаться с удобством.

После этого Барклай предложил идти по дороге к Владимиру, который, по его мнению, был важнейшим пунктом, способным служить связью между северными и южными областями России.

Генерал А. И. Михайловский-Данилевский пишет:

«Барклай де Толли объявил, что для спасения Отечества главным предметом было сохранение армии. „В занятой нами позиции, — сказал он, — нас наверное разобьют, и все, что не достанется неприятелю на месте сражения, будет потеряно при отступлении через Москву. Горестно оставлять столицу, но если мы не лишимся мужества и будем деятельны, то овладение Москвой приготовит гибель Наполеону“.»

Генерал Беннигсен оспорил мнение Барклая, «утверждая, что позиция довольно тверда и что армия должна дать новое сражение».

Генерал Коновницын «был мнения атаковать». Он «высказался за то, чтобы армия сделала еще одно усилие, прежде чем решиться на оставление столицы».

О том, что сказал генерал Раевский, существует несколько версий. «По одним источникам, генерал Раевский предложил самоубийственный сюжет — наступать на Наполеона, а по другим — присоединился к мнению Барклая де Толли оставить Москву».

Генерал Дохтуров тоже говорил, что «хорошо бы идти навстречу неприятелю». Впрочем, отметив огромные потери русской армии в Бородинском сражении, он заявил, что в таких обстоятельствах нет «достаточного ручательства в успехе», а посему он «предлагает отступать».

Относительно мнения генерала Уварова историк А. Ю. Бондаренко и не пытается скрыть своего недоумения:

«Не знаем, например, насколько был искренен государев любимец Уваров, предлагавший идти навстречу французам, атаковать и с честью погибнуть. При Бородине у него была такая возможность, однако 1-й кавалерийский корпус потерял всего лишь 40 нижних чинов».

Впрочем, не прошло и часа, как генерал Уваров «дал одним словом согласие на отступление».

Генерал Остерман-Толстой «был согласен отступить, но, опровергая предложение действовать наступательно, спросил барона Беннигсена, может ли он удостоверить в успехе? С непоколебимою холодностию его, едва обратясь к нему, Беннигсен отвечал: „Если бы не подвергался сомнению предлагаемый суждению предмет, не было бы нужды сзывать совет, а еще менее надобно было бы его мнение“.»

О своем собственном мнении генерал Ермолов пишет так:

«Не решился я, как офицер, не довольно еще известный, страшась обвинения соотечественников, дать согласие на оставление Москвы и, не защищая мнения моего, вполне не основательного, предложил атаковать неприятеля. Девятьсот верст беспрерывного отступления не располагают его к ожиданию подобного со стороны нашей предприятия; что внезапность сия, при переходе войск его в оборонительное состояние, без сомнения, произведет между ними большое замешательство, которым Его Светлости как искусному полководцу предлежит воспользоваться, и что это может произвести большой оборот в наших делах. С неудовольствием князь Кутузов сказал мне, что такое мнение я даю потому, что не на мне лежит ответственность».

Страсти кипели, и единодушия между генералами не было.

Барклай де Толли не прекращал спорить с Беннигсеном. Он говорил:

— Надлежало ранее помышлять о наступательном движении и сообразно тому расположить армию. А теперь уже поздно. В ночной темноте трудно различать войска, скрытые в глубоких рвах, а между тем неприятель может ударить на нас. Армия потеряла большое число генералов и штаб- , многими полками командуют капитаны…

Генерал Беннигсен решительно настаивал на своем.

С Беннигсеном соглашались генералы Дохтуров, Уваров, Коновницын, Платов и Ермолов; с Барклаем — граф Остерман-Толстой, Раевский и Толь, «который предложил, оставя позицию, расположить армию правым крылом к деревне Воробьевой, а левым — к новой Калужской дороге <…> и потом, если обстоятельства потребуют, отступить к старой Калужской дороге».

Когда все уже изрядно устали спорить, граф Остерман-Толстой сказал:

— Москва не составляет России. Наша цель не в одном защищении столицы, но всего Отечества, а для спасения его главный предмет есть сохранение армии.

Подобные разногласия давали Кутузову полную свободу отвергнуть все предложения, в которых не было ни одного, полностью лишенного недостатков.

Историк С. Ю. Нечаев пишет:

«Рассматриваемый вопрос можно представить и в таком виде: что выгоднее для спасения Отечества — сохранение армии или столицы? Так как ответ не мог быть иным, как в пользу армии, то из этого и следовало, что неблагоразумно было бы подвергать опасности первое ради спасения второго. К тому же нельзя было не признать, что вступление в новое сражение было бы делом весьма ненадежным. Правда, в русской армии, расположенной под Москвой, находилось еще около 90 тысяч человек в строю, но в этом числе было только 65 тысяч опытных регулярных войск и шесть тысяч казаков. Остаток же состоял из рекрутов ополчения, которых после Бородинского сражения разместили по разным полкам. Более десяти тысяч человек не имели даже ружей и были вооружены пиками. С такой армией нападение на 130 тысяч — 140 тысяч человек, имевшихся еще у Наполеона, означало бы очень вероятное поражение, следствия которого были бы тем пагубнее, что тогда Москва неминуемо сделалась бы могилой русской армии, принужденной при отступлении проходить по запутанным улицам большого города».

По всем этим причинам Кутузов, неожиданно для Беннигсена, согласился вовсе не с ним, а со своим оппонентом Барклаем де Толли, но отступать предложил в Тарутино, по Рязанской дороге.

К сожалению, точно узнать, кто что говорил, невозможно. Доводы русских генералов сохранились лишь в донесениях и воспоминаниях, а протокола происходившего в Филях Военного совета по какой-то причине составлено не было.

В завершение Кутузов якобы поднялся со своего места и сказал:

— Знаю, что ответственность падет на меня, но жертвую собою для блага Отечества. Повелеваю отступать.

Удивительно, но сказал эту фразу Михаил Илларионович почему-то по-французски. Видимо, от избытка патриотизма.

* * *

На этой фразе Кутузова хотелось бы остановиться поподробнее, а заодно следовало бы развеять и миф о том, что «один Кутузов мог решиться отдать Москву неприятелю».

Советский историк П. А. Жилин утверждает, что Кутузов закончил Военный совет фразой: «С потерею Москвы еще не потеряна Россия <…> Но когда уничтожится армия, погибнут Москва и Россия. Приказываю отступать».

Эта фраза стала крылатой, переходя со страниц одной книги на страницы другой. И что удивительно, 1 (13) сентября сказал эту фразу человек, который в день своего прибытия в армию, то есть 17 (29) августа, в письме к графу Ростопчину утверждал противоположное: «По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России».

Историк Н. А. Троицкий:

«От сталинских времен и доселе Совет в Филях изображается в нашей литературе, как правило (не без исключений конечно), с заветным желанием преувеличить роль Кутузова: дескать, выслушав разнобой в речах своих генералов (Барклай де Толли при этом зачастую даже не упоминается), Кутузов произнес свою „знаменитую“, „полную глубокого смысла и в то же время трагизма речь“ о том, что ради спасения России надо пожертвовать Москвой. „Решение Кутузова оставить Москву без сражения — свидетельство большого мужества и силы воли полководца. На такой шаг мог решиться только человек, обладавший качествами крупного государственного деятеля, твердо веривший в правильность своего стратегического замысла“ — так писал о Кутузове П. А. Жилин, не допуская, что таким человеком был и Барклай. „На такое тяжелое решение мог пойти только Кутузов“, — вторят Жилину уже в наши дни <…>

А ведь документы свидетельствуют, что Барклай де Толли и до совета в Филях изложил Кутузову „причины, по коим полагал он отступление необходимым“, и на самом Совете ответственно аргументировал их, после чего фельдмаршалу оставалось только присоединиться к аргументам Барклая, и вся „знаменитая“, „полная смысла, трагизма…“ и т. д. речь Кутузова была лишь повторением того, что высказал и в чем убеждал генералов (часть из них и убедил) Барклай».

* * *

Как бы то ни было, после завершения Военного совета Кутузов, как пишет генерал Ермолов, «приказал сделать диспозицию к отступлению. С приличным достоинством и важностью выслушивая мнения генералов, не мог он скрыть удовольствия, что оставление Москвы было требованием, не дающим места его воле, хотя по наружности желал он казаться готовым принять сражение».

«Жаль старика. Говорят, он всю ночь провел в избе Фролова, не сомкнув глаз. Из его комнаты доносились то глухие рыдания, то скрип половиц. Слышно было, как Кутузов подходил к столу, видимо склоняясь над картой. Но винить в создавшемся положении кого-то кроме себя Голенищеву-Кутузову было трудно. Он <…> оказался заложником собственного характера, амбиций, самоуверенности и упования на то, что всемилостивый Бог и сейчас поможет выкрутиться из сложнейшей ситуации, как он помогал Кутузову дважды выжить после страшных ранений. Он ли один был таков? Нет, но именно он был главнокомандующим, он привел армию в этот тупик».

* * *

После принятия решения об оставлении Москвы Барклай де Толли написал жене:

«Чем бы дело ни кончилось, я всегда буду убежден, что я делал все необходимое для сохранения государства, и если у его величества еще есть армия, способная угрожать врагу разгромом, то это моя заслуга. После многочисленных кровопролитных сражений, которыми я на каждом шагу задерживал врага и нанес ему ощутимые потери, я передал армию князю Кутузову, когда он принял командование в таком состоянии, что она могла помериться силами со сколь угодно мощным врагом. Я ее передал ему в ту минуту, когда я был исполнен самой твердой решимости ожидать на превосходной позиции атаку врага, и я был уверен, что отобью ее <…> Если в Бородинском сражении армия не была полностью и окончательно разбита — это моя заслуга, и убеждение в этом будет служить мне утешением до последней минуты жизни».

К сожалению, теперь Барклай оказался в весьма двусмысленном положении: формально сохраняя свой пост, он фактически был отстранен от реального управления войсками. В армии М. И. Кутузова ему места не было, и единственным выходом из подобного положения могла быть отставка.

В результате, сказавшись больным, он попросил разрешения оставить армию.

Своей жене он при этом написал:

«Дела наши приняли такой оборот, что можно надеяться на счастливый и почетный исход войны, — только нужно больше деятельности. Меня нельзя обвинять в равнодушии; я прямо высказывал свое мнение, но меня как будто избегают, и многое от меня скрывают».

Евсей Гречена. Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах

Так распорядилась судьба, что России, население которой всегда отличалось миролюбием и гостеприимством, на протяжении всего своего существования приходилось много воевать. Были и захватнические войны, но большую часть времени Российское государство отчаянно защищалось от желающих покуситься на ее территорию недружественных стран.

На войне приходится иногда делать сложный выбор, от которого зависит судьба страны. Военный совет в Филях 1812 года - наглядный тому пример.

Отечественная война 1812 года

Ни одно столетие не проходило мирно для России. Каждое несло в себе угрозу тяжелой войны. Так было и в начале XIX века. Амбиции французского императора Наполеона Бонапарта толкнули его на безумный шаг - начать войну с Российской империей, которая одна не оказалась под влиянием Франции, не считая Великобритании. Такая независимая позиция самой могущественной северной страны не устраивала Наполеона, и он планировал нанести в первой же битве поражение русской армии, чтобы потом диктовать свои условия.

Российский император, незаурядный дипломат, прекрасно понимал, что Наполеон попытается навязать его армии решающее сражение, в котором шансы выиграть у России невелики. За год до он сказал, что лучше отступит на Камчатку, чем подпишет в столице мирный договор. «Наша зима и наш климат будут воевать за нас», - так сказал Александр I. Время показало, что его слова оказались пророческими.

Бородинское сражение - позади Москва

Форсировав в июне 1812 года приграничную Великая армия вступила на территорию России. Следуя утвержденному плану, русские войска начали организованное отступление. Все три разрозненные армии всеми силами спешили соединиться. Около Смоленска в начале августа 1-я и 2-я армии успешно выполнили этот маневр. Здесь Наполеон попытался навязать генеральное сражение командующему русскими войсками Барклаю де Толли. Последний, понимая, что обессиленные беспрерывным отступлением войска имеют ничтожный шанс на победу, предпочел сберечь армию и приказал солдатам покинуть город.

Главное сражение в этой войне между русскими войсками, которыми к тому времени командовал назначенный Александром I Михаил Кутузов, и наполеоновской армией состоялось у деревни Бородино 26 августа (7 сентября). Одержать победу над Наполеоном не удалось, но в Бородинской битве русская армия, самое главное, выполнила основную свою задачу - нанесла серьезный урон силам противника.

Отступление к Москве

8 сентября, пытаясь сохранить армию, Кутузов приказал отступать в сторону Можайска. После Бородинского сражения все офицеры горели желанием вступить в новую битву с Наполеоном. Об этом же неоднократно говорил и сам Кутузов. Но из личного письма императора он узнал, что не получит необходимого подкрепления.

13 сентября армия из селения Мамонова подошла к выбранным для нее генералом Беннигсеном позициям в нескольких километрах от Москвы. В ходе осмотра места будущего сражения, на Поклонной горе, Барклай де Толли и Ермолов высказали главнокомандующему объединенными армиями категоричное мнение о его полной непригодности. Позади русских войск оказались река, овраги и огромный город. Это полностью исключало возможность любого маневра. Обескровленная армия не могла сражаться на такой неудачной позиции.

Для того чтобы принять окончательное решение о судьбе сражения и столицы, вечером 13 сентября Кутузов созвал военный совет в Филях. Проводился он секретно, в избе крестьянина Фролова.

Количество и имена присутствующих на нем офицеров известны нам только со слов очевидцев этих событий, поскольку ввиду секретности протокол не велся. Известно, что на нем присутствовало до 15 человек, кроме находящегося в арьергарде генерала Милорадовича. На совет в Филях не был приглашен прибывший накануне губернатор Москвы граф Ростопчин.

Из писем и воспоминаний участников известно, что первым взял слово генерал Л. Л. Беннигсен, который задал вопрос: "Примет армия сражение или сдаст Москву?" Сам он был решительно настроен на новое сражение. Его поддержало большинство присутствующих офицеров, которые жаждали получить реванш за Бородино. Беннигсен делал упор на то, что новое сражение нужно для поддержания морального духа армии, сдача же столицы подорвет его.

Следом взял слово бывший командующий армиями Барклай де Толли, который сказал, что позиция для битвы у русских войск самая непригодная, а потому предложил двинуться к Владимиру. Про Москву же он сказал, что сейчас для спасения страны важна не столица, а армия, и именно ее и нужно всеми силами сохранить.

Мнение Барклая де Толли поддержали только Остерман-Толстой, Толь и Раевский. Остальные офицеры или поддерживали Беннигсена, или предлагали самим двинуться навстречу армии Наполеона.

Тяжелый выбор - удел командующего

Совет в Филях не позволил прийти к общему мнению. Голосования тоже не было. Вся тяжесть ответственности за принятие решения ложилась на плечи М. Кутузова. И он сделал выбор, изумивший Беннигсена, который был уверен, что главнокомандующий станет на его сторону. Кутузов приказал оставить столицу и отступать к Тарутино. Как впоследствии вспоминали участники совета, от этого решения все были в ужасе. Сдача столицы врагу - такого еще не было в истории Российского государства. Чтобы пойти на это, нужно было немалое мужество. К тому же, Кутузов не мог знать заранее, как отнесется к его решению император.

Ночь Кутузов провел в избе, где состоялся совет в Филях. По словам очевидцев, он не спал, ходил по комнате. Слышно было, как командующий подходил к столу, где находилась карта. Говорят, что из комнаты доносилось также глухое рыдание. Никому не было так тяжело в эти часы, как главнокомандующему.

Беспрецедентное по тем временам решение - сдача древней столицы врагу, - имело огромное значение для последующего течения войны. Наполеоновская армия застряла в Москве, русские же военные силы удалось сохранить. В Тарутинском лагере армия отдохнула и окрепла. А французы замерзали в горящей столице. Сдача Москвы - это начало конца так и не дождется от Александра I слов о мире, и совсем скоро русские войска погонят захватчиков назад, к границе.

Если бы Кутузов согласился с большинством офицеров, скорее всего, его армия полегла бы у стен Москвы, и оставила всю страну без защиты.

Военный совет в Филях почему-то довольно скудно представлен в искусстве. Что, кстати, удивительно. Из живописных полотен самое известно произведение - это знаменитая картина «Совет в Филях» баталиста А. Кившенко. За основу своего творения художник взял сцену совета из романа Толстого «Война и мир».

Совет в Филях - событие в русской истории любопытное. В обычной крестьянской избе главнокомандующий русской армии с другими высокопоставленными лицами решал судьбу древней столицы страны - Москвы, а в некотором смысле и всей России.

В сентябре 1812 года, после кровавой Бородинской битвы, перед армией встала нелёгкая задача. Войска расположились к западу от Москвы, чтобы сразиться с Наполеоном, когда тот подойдёт.

Однако генерал , проинспектировав территорию расположения, пришёл к выводу, что она невыгодна. С этим согласились другие офицеры, проехавшие по ставке. Стало ясно, что новое сражение приведёт лишь к множеству жертв, а Москва достанется врагу.

Совещание, как уже говорилось, собрал М. И. Кутузов. Его участники, некоторые из которых явились не сразу, разделились на две группы. За отступление высказывались:

• Барклай-де-Толли;
• Остерман-Толстой;
• Толь; ;
• Сам М. И. Кутузов.

Тем не менее, большая часть участников совета высказывалась за то, чтобы дать бой. Леонтий Беннигсен, выбравший расположение для войск, делал упор на то, что Москва - священный город для России (при этом он изъяснялся по-немецки, ибо русского языка не знал); к тому же отступление делало бессмысленным предшествующее Бородинское сражение, в котором было много потерь.

Однако главнокомандующий разумно отметил, что Россия не в одной только Москве; обессиленная армия должна сделать передышку, чтобы восстановить боевую мощь и соединиться с новыми подразделениями. В результате было решено отступить.

Отступление

Известно, что когда известие достигло войск, оно было встречено ропотом и недоумением. Солдаты готовились сражаться во что бы то ни стало, они хотели умереть за свою «старую столицу», однако совершить данный подвиг им запретили. По воспоминаниям участников совета, Кутузов, отдав приказ отступать, плакал в одиночестве; ему самому не нравилось принятое решение, хотя он осознавал, что оно было «меньшим злом».

Отступление русской армии 1812г фото

Отступление было решено проводить в направлении Рязани. Затем одна часть войск свернула к Подольску, а остальные продолжали двигаться к Рязани. Здесь-то и выявилось преимущество принятого решения: в течение девяти дней французская армия, испытывавшая недоумение по поводу внезапного отступления русских, была дезориентирована и не могла понять, где находятся русские войска.

Из-за сложившейся ситуации - решение нужно было принять быстро - протокол совещания не вёлся, поэтому о нём историки имеют представление лишь из воспоминаний некоторых участников. Их оказалось достаточно, чтобы Лев Толстой смог описать совет в Филях в романе «Война и мир».