​Наркомфин на все времена: Дом из прошлого, предсказавший будущее. ​Наркомфин на все времена: Дом из прошлого, предсказавший будущее Авангард: философия архитектуры

Особняк по адресу Новинский бульвар, 25 относится к образцам московской застройки конца XVIII века, чудом сохранившейся при пожаре 1812 года.

В мае 1910 года дом приглянулся Федору Ивановичу Шаляпину, и он незамедлительно приобрел его.

Стоит отметить, что тогда здание имело неприглядный вид и требовало ремонта.

Все заботы по его восстановлению и созданию уютной обстановки во внутренних помещениях взяла на себя жена великого певца - Иола Игнатьевна. Она действительно смогла создать прекрасное жилище, где Шаляпину легко жилось и плодотворно работалось.

В гостях у супругов, которые любили принимать гостей, перебывало много знаменитостей той поры, среди которых были Максим Горький, писатель Леонид Николаевич Андреев, художник Александр Яковлевич Головин, живописец Константин Алексеевич Коровин, актеры Мамонт Викторович Дальский и Иван Михайлович Москвин, писатель Иван Алексеевич Бунин, композитор Сергей Васильевич Рахманинов и многие другие.

В 1918 году, при Советской власти, бывший дом Шаляпина национализировали и превратили в большую коммуналку. Со временем дом начал ветшать, пока не дошел до аварийного состояния.

В 1978 году здание передали в ведение « », после чего здесь начались реставрационные работы, длившиеся из-за сложности выполнения более 8 лет. Далее восстанавливалась обстановка помещений на основе старых фотографий и воспоминаний родных детей Федора Ивановича.

В настоящее время в этих стенах проводятся концерты великих мастеров и молодых исполнителей. Организуются конкурсы, фестивали и всевозможные конференции. И, конечно же, здесь не забывают о прямом назначении музея - рассказывать о творчестве и жизни великого Шаляпина.

Модерновые доходные дома, сталинские высотки, дома-коммуны и многоэтажки 1970-х годов - не просто жилые здания, а настоящие городские символы.
В рубрике « » The Village рассказывает о самых известных и необычных домах двух столиц и их обитателях. В новом выпуске мы узнали, как устроена жизнь в, пожалуй, главном российском памятнике конструктивизма – доме Наркомфина.

Дом Наркомфина - одна из главных московских построек в духе конструктивизма, которая, согласно замыслу своих создателей, должна была помочь перестроить быт советского человека на образцовый коммунистический лад. Архитекторы Моисей Гинзбург и Игнатий Милинис хотели, чтобы Наркомфин стал не домом-коммуной в традиционном понимании, а постройкой так называемого переходного типа.

Экспериментальное жилье предназначалось для чиновников Народного комиссариата финансов РСФСР и их близких. Заказчиком постройки выступил министр финансов Николай Милютин - большой любитель авангарда и необычной архитектуры. Здесь же находился его легендарный пентхаус, планировку которого он спроектировал самостоятельно. Именно из-за обилия чиновников дом Наркомфина во многом повторил судьбу Дома на набережной.
В период сталинских репрессий нескольких чиновников, проживающих там, расстреляли.

Дом народного комиссариата финансов РСФСР

Адрес: Новинский бульвар, дом 25, корпус 1

Архитекторы: Моисей Гинзбург, Игнатий Милинис

Постройка: 1930 год

Высота: 6 этажей

Дом Наркомфина состоял из трех частей: жилого корпуса, коммунального блока (со столовой, библиотекой, спортзалом) и служебного двора с прачечной и гаражом. Раньше в здании было пять этажей, дом стоял на колоннах, но через несколько лет их обнесли стенами, создав таким образом дополнительный этаж.

Три верхних этажа заполнили двухэтажными квартирами-ячейками типа «F» площадью 37 квадратных метров, рассчитанными на проживание одного или двух человек. На их первом этаже располагалась гостиная, а на втором - спальня и санузел.

В обоих концах дома разместили ячейки типа «2F» (сдвоенный вариант квартир «F»). Помимо этого, в доме есть восемь квартир площадью 90 квадратных метров, которые задумывались как ячейки типа «К» - с коридором, кухонным уголком и гостиной на первом этаже, а также двумя спальнями и санузлом - на втором. Кроме того, под крышей оборудовали несколько комнат без индивидуальной ванной и туалета - в лучших традициях общежитий. А на крыше поставили шезлонги, чтобы жители могли принимать солнечные ванны.

Все квартиры в доме Наркомфина двухэтажные, а их окна выходят как на запад, так и на восток. В результате все спальни в нем обращены к восходу, а гостиные - в противоположную сторону, к закату.

В доме Наркомфина также сохранились широкие коридоры. Предполагалось, что в них жители смогут общаться друг с другом. Бытовой блок, или коммунальный корпус, выглядит как замкнутый четырехэтажный квадрат, связанный с жилыми помещениями наземным мостом-переходом на уровне второго этажа.

В первые годы существования дома Наркомфина в нем располагались столовая, библиотека и прачечная. Но после заезда жильцов довольно быстро выяснилось, что советская номенклатурная элита не готова жить по утопическим заветам Гинзбурга. Зону для прогулок закрыли стенами, а бытовой блок перестал работать уже в середине 1930-х годов. Жители стремились готовить и есть у себя в ячейках, и даже если пользовались столовой, то предпочитали уносить продукты с собой. А идущую вдоль нижнего этажа галерею довольно быстро оборудовали под кладовки. В итоге прогрессивный коммунальный блок сначала переделали под типографию, а впоследствии приспособили под конструкторское бюро.

Павел Гнилорыбов, историк, москвовед,
руководитель проекта «Моспешком»

В базе «Расстрелы в Москве» есть сразу 19 записей о владельцах квартир в доме Наркомфина, которые погибли в годы сталинского террора. И это притом что в базу попадают только расстрелянные, а угнанные в ГУЛАГ - нет.

Этот памятник конструктивизма заселялся практически в одно время с Домом на набережной, а там насчитывается около 300 расстрелянных на 505 квартир! Иногда людей брали просто пачками. Советская архитектура всегда двулична: радуя с парадного фасада рассуждениями о новом быте и привольной жизни, она показывает свою печальную сторону, когда понимаешь, что половина квартирантов лежит на Донском кладбище, а половина - на расстрельном полигоне в Коммунарке. Случай, отмечу, исключительный, потому что жилье давали представителям партийной или производственной верхушки. В соседних «мирных» домах удельная «плотность» репрессий меньше.

Ситуация с домом заметно усугубилась после сталинских репрессий 1937–1939 годов и начала жилищного кризиса. Большие трехкомнатные квартиры превратили в коммуналки, фасад здания покрасили желтой краской взамен авангардного бело-красного цвета. С тех пор дом Наркомфина передали в ЖЭК и он прекратил функционировать как экспериментальная постройка, в связи с чем постепенно потерял свой изначальный внешний облик.

До 2016 года дом Наркомфина несколько раз планировали реконструировать - международные эксперты давно признали, что памятник конструктивизма находится в критическом состоянии. Но из-за проблем с собственниками ни один из этих проектов так и не был реализован. На данный момент реконструкцию все-таки удалось согласовать, так что работы, согласно плану, начнутся весной 2017 года. Проектом реставрации руководит Алексей Гинзбург, внук архитектора Моисея Гинзбурга.

Алексей Гинзбург , профессор Международной академии архитектуры

Мой отец пытался реставрировать этот дом еще в 80-х годах, а я, будучи в то время студентом архитектурного института, помогал ему. Так что реставрация дома Наркомфина стала для меня долгом памяти не только по отношению к деду, но и по отношению к отцу.

Реставрация дома Наркомфина - это практически научный проект. Его цель - в точности восстановить первоначальный облик здания.

В послевоенный период дом закрасили и сильно изменили, так что мы ведем археологическую работу - параллельно с проектированием делаем зондажи и исследуем подлинные слои краски. Нам уже удалось найти изначальный цвет дома - теплый молочный оттенок, - и мы постараемся максимально приблизиться к нему во время реставрации.

Одна из задач, которую я ставил перед собой, - полностью восстановить изначальные цвета интерьера ячеек. Гинзбургом было задумано несколько цветовых схем совместно с профессором школы Баухаус Хиннерком Шепером, и в разных ячейках использовались разные цвета. Мне хотелось сделать цветовую реставрацию в каждой квартире, а также восстановить изначальную схему инженерного оборудования - чтобы будущие жители дома не могли что-то поменять, а лишь поставить свою мебель. Больше всего я боюсь чудовищных ремонтов, которые делали здесь в последние пять–шесть лет, - все переделывали самым варварским образом.

Изначально дом Наркомфина стоял на колоннах, объединяя таким образом пространства впереди и позади здания. Так что мы будем опускать уровень земли до исторического и убирать стены на первом этаже, чтобы восстановить облик строения образца 1930 года. Помимо этого, разберем уродливую надстройку над коммунальным корпусом, чтобы восстановить террасу на крыше, которая там была изначально.

Сперва казалось, что отреставрировать дом - довольно простая задача, но постепенно стали возникать сложности. Во-первых, это не коммерческая история, так что найти инвесторов было нелегко. Также долгое время у дома было несколько собственников, и только летом 2016 года он практически полностью перешел в одни руки, что упростило процесс согласования. Ну и самое главное - это отношение властей к эпохе авангарда. Предыдущий московский градоначальник Юрий Лужков считал себя его идейным противником. Он не уставал повторять, что это вредная и ошибочная архитектура. Многие инвесторы, которые были готовы вкладываться в реставрацию, уходили, потому что знали, как к проекту относятся городские власти.

Однако за последние лет шесть ситуация стала другой. Я вижу, как изменилось отношение москвичей к авангарду эпохи 20-х годов прошлого века. Конструктивистской архитектурой интересуется все больше людей. Я 20 лет привожу в дом Наркомфина архитекторов и студентов - в основном иностранцев, которые просят показать дом. Но в последнее время появилось много энтузиастов, которые сами устраивают экскурсии. Это настоящий перелом! Эпоха авангарда, на мой взгляд, - главный вклад России в мировую художественную культуру, когда мы не следовали за модой, а задавали ее.

Сложно определить точные сроки реставрации - может быть, она займет полтора года, а может быть, и все три, ведь перед нами стоят сложные технические задачи. Дом, вероятно, будем реставрировать двумя частями, чтобы какое-то количество жителей могло здесь остаться. Но вообще реставрация начнется с коммунального корпуса, который стоит пустой и никому не мешает.

Самое главное - это отношение властей к эпохе авангарда. Предыдущий московский градоначальник Юрий Лужков считал себя его идейным противником. Он не уставал повторять, что это вредная и ошибочная архитектура

О лектории и цветовых схемах Гинзбурга

Совсем недавно мы сняли одну из ячеек в доме Наркомфина, чтобы оборудовать здесь лекторий проекта «Москва глазами инженера». Аренда ячейки обходится в 50 тысяч рублей в месяц. Пространство находилось в достаточно плачевном состоянии, но все-таки нам удалось сделать ремонт в духе цветовых схем Моисея Гинзбурга.

Это одна из интересных фишек, которую придумали Гинзбург и его товарищи, - исследование влияния цвета на восприятие человеком жилого пространства.

В проекте также участвовала немецкая школа Баухаус, совместно с которой русские авангардисты выяснили, что холодные цвета визуально расширяют пространство, а теплые, наоборот, сужают. В итоге дом Наркомфина оформили в смешанной цветовой схеме.

В ячейках типа «F», к которой принадлежит и наш лекторий, достаточно маленькая спальня с низким потолком и одновременно просторное помещение гостиной с трехметровыми потолками. Так что спальню мы покрасили в холодные цвета, а гостиную - в теплые.

Также авангардисты считали, что потолок должен быть более насыщенного оттенка, чем стены. Соответственно, мы попытались воссоздать эти цветовые решения, но, наверное, получилось не так уж аутентично. Мы предполагаем, что Гинзбург имел в виду более пастельные тона. Однако из-за того, что Наркомфин начнут реконструировать уже через полгода, решили особо не заморачиваться. Но связь с эпохой в оформлении все же очевидна, так как в 20-е годы только-только отгремел супрематизм со своими яркими цветовыми пятнами.

О грядущей реконструкции

Мы общаемся с Алексеем Гинзбургом, внуком Моисея Гинзбурга, который руководит проектом реконструкции дома Наркомфина. Он рассказал, что в здании будут делать зондаж, чтобы, во-первых, добраться до коммуникационных систем, а во-вторых, чтобы узнать, в какие цвета были покрашены стены изначально.

С реконструкцией дома Наркомфина случилась действительно странная история. Ведь в интервью изданию «Афиша-Город» пару лет назад бывший владелец здания Александр Сенаторов говорил, что будет делать с ним все, что захочет, и не собирается ничего согласовывать с Мосгорнаследием. К счастью, дом перешел к другим людям, так что теперь можно приступить к реставрации. Проекты по реконструкции были и до того - просто лежали на всякий случай, но сейчас появилась возможность серьезно вкладывать в это деньги. Кстати, реставрировать здание начнут весной, заявленный срок на переделку дома - три года.

С одной стороны, хочется, чтобы эти работы начались и прошли быстрее. Но с другой, конечно, жалко - ведь мы не только останемся без помещения для лектория, но и не сможем водить экскурсии. Кстати, они сейчас очень популярны, мы водим по пять-шесть экскурсий в неделю. По окончании работ мы планируем арендовать ячейку на долгий срок и оборудовать в ней что-то вроде музея или культурного центра.

Ячейка типа «F»

37 квадратных метров

Высота потолков в спальне

2,3 метра

Высота потолков в гостиной

3,6 метра

О тусовке

Социальная начинка Наркомфина сильно поменялась за какие-то полтора года. Еще совсем недавно это была очень креативная тусовка, но впоследствии сработала стандартная динамика джентрификации лофтового пространства. Сначала заселяются художники и хрен пойми кто, потом возникает более-менее институционализированное арт-пространство. Вследствие этого арендные ставки растут, начинается текучка, и в итоге все захватывают офисы, делая место достаточно скучным. Из последних творческих гигантов здесь все еще сидит плакатист и дизайнер, который делал майки для сотрудников «Чайхоны». Также осталась мастерская художника Антона Тотибадзе.

Процесс реновации дома запустился года два-три назад. Сильный толчок к изменениям дал запуск уроков йоги на крыше - до этого дом считался закрытым. Потом на четвертом таже работало кафе с очень вкусным фалафелем, но оно, к сожалению, закрылось. Также в Наркомфине располагалась редакция журнала Colta, до сих пор здесь сидят сотрудники сайта N+1.

Об истории дома

Дом Наркомфина - настоящая архитектурная головоломка, здание переходного типа, нечто среднее между обычным многоквартирным домом и домом-коммуной. Во всех местных ячейках был предусмотрен индивидуальный кухонный элемент со встроенной плитой и раковиной. И в то же время в бытовом блоке - общий гараж, прачечная и сушилка для вещей.

К сожалению, большинство домов авангардного направления во время плановых ремонтов в 70-е годы ХХ века закрасили безликой охрой. До этого у Наркомфина было интересное цветовое решение с внешней стороны - белые колонны и черные оконные рамы, из-за чего создавалось впечатление, будто дом повис в воздухе.

Есть еще одна важная идея, которую Гинзбургу удалось реализовать: он поставил дом на ножки, чтобы не разрывать единое пространство сада, принадлежащее усадьбе Шаляпина, на территории которой он находился. Гинзбург хотел, чтобы дом не доминировал над окружающей средой, а органично в него встраивался. Архитектор заботился обо всем - о цвете, фактуре, даже сам проектировал ручки для окон. В коридоре, который воспринимался как общественное пространство, Гинзбург хотел поставить столики, чтобы соседи могли общаться, - такой шаг в сторону коммунального быта.

На архитекторов русского авангарда сильно повлиял Ле Корбюзье со своими принципами новой архитектуры, которые все были реализованы здесь. С другой стороны, наши архитекторы оказывали ответное влияние на Ле Корбюзье. Когда он приехал сюда в 1929 году, чтобы строить дом Центросоюза, он познакомился с Гинзбургом и, возможно, даже ему позавидовал. Ведь Гинзбургу удалось реализовать все принципы новой архитектуры в одном доме раньше Ле Корбюзье. Наркомфин - огромный социальный эксперимент, о котором Ле Корбюзье мог только мечтать. Такая архитектура относится к интернациональному стилю, потому что скорость передвижения к тому времени стирала региональные различия.

О влиянии на дом Наркомфина министра финансов Николая Милютина

Важно понимать, что Гинзбургу страшно повезло с заказчиком - Николаем Милютиным, тогдашним министром финансов РСФСР. Милютин был архитектором-дилетантом, увлекался архитектурой, урбанистикой, а также написал книгу, в которой предложил интересную идею расселения людей в городах.

Милютин хотел создавать ленточные города, образованные по следующему принципу: сначала идет полоса фабрик, потом - лента санитарной лесной полосы, затем - шоссе, за ней - ровный строй жилых домов, после - линия общественных пространств, и наконец - рекреационные постройки. По его задумке, города должны были вытянуться в огромные линии, которые со временем сольются. Интересная, но утопичная идея, которая известна даже за границей.

Очень здорово сошлось, что такой утопист и фантазер, как Милютин, оказался на крупном государственном посту во времена жизни и работы Моисея Гинзбурга. Если бы министром финансов был другой человек, вместо дома Наркомфина мы могли бы наблюдать очередную скучную сталинку. Милютин, кстати, тоже жил в Наркомфине - в ячейке, которую сам спроектировал. Какое-то время в ней находилась кальянная и мы водили туда экскурсии, но после это место занял офис.

Когда мы водим экскурсии, стараемся концентрироваться на трех героях: Моисее Гинзбурге, министре Николае Милютине и Сергее Прохорове - популяризаторе железобетона. Последний в 20-е годы сумел создать собственную франшизу по производству железобетонных конструкций с 76 филиалами по всему СССР. Он придумал каркасы, которые с точки зрения экономии позволяли сделать дома очень дешевыми, и таким образом опередил свое время на 80 лет.

О других проектах Гинзбурга

Проектов, похожих на дом Наркомфина, в СССР было шесть. Два из них не сохранились до нашего времени - например, от общежития ватной фабрики в Ростокине остался только общественный корпус.

Еще два дома Гинзбурга находятся в Саратове и Екатеринбурге. В Саратове вообще очень интересный случай, потому что местный дом переходного типа все еще жилой. Некоторые семьи там живут поколениями. Конечно, важен пример с домом на Гоголевском бульваре в Москве, но его захватили хипстеры и сделали себе модные ремонты в ячейках, так что ни о какой аутентичности речи идти не может. Гинзбург предвосхитил идею квартиры-студии, о которой до него и не могли подумать. Все хипстеры, которые впервые попадают в Наркомфин, сразу загораются идеей сюда переехать.

Моисей Гинзбург очень много строил на Урале - жилые городки для «Уралвагонзавода», дома в Нижнем Тагиле. В общем, его команда обслуживала великие стройки первых пятилеток. Также стоит вспомнить дом Госстраха на Малой Бронной. Но еще было много проектов, которые так и не воплотили в жизнь. Вспоминается идея постройки Синтетического театра в Екатеринбурге, по размерам сопоставимой только со зданием оперы в Новосибирске. Но проект так и не увидел свет.

Анна, архитектор

О переезде

Мы с мужем преподаем в МАРХИ, а еще я работаю в архитектурном бюро и сотрудничаю с Алексеем Гинзбургом, который занимается проектом реконструкции дома Наркомфина. Он очень классный, любит все современное и новое, так что мы хорошо ладим.

Мы вращаемся в большой тусовке архитекторов, которые любят необычные места для жилья - например, дома на Рождественском бульваре или на Новом Арбате. Наши друзья еще лет пять назад пытались попасть в дом Наркомфина, тогда это было достаточно сложно. Но однажды наша подружка все-таки взяла здание штурмом, и за ней потянулись все остальные. В итоге четыре года назад наши друзья занимали несколько ячеек в этом доме, а мы постоянно у них тусовались.

Но пару лет назад всем подняли арендную плату, и многие наши знакомые съехали. И когда освободились почти все ячейки, мы выяснили, что можем заехать за адекватные деньги. Аренда тут колеблется в районе 50–65 тысяч в месяц.

Сначала мы присматривались к нижним ячейкам, которые попросторнее, но в верхних оказался более симпатичный вид из окна, да и состояние помещения для дальнейшего ремонта более адекватное. Когда два с половиной года назад мы заезжали в ячейку, здесь были только ровные стены. Хорошо еще, что крыша не протекала. Наша ячейка - единственная на этаже, у которой перед окном не растут высокие деревья, поэтому хорошо просматривается Садовое кольцо и все окружающие дома.

Здесь, конечно, полный треш со всеми коммуникациями - нет нормальной вентиляции, непонятно, куда течет вода. Как-то в доме прорвало кран и пришлось очень долго искать квартиру, в которой это произошло. Система труб устроена очень запутанно, да и результаты самодеятельности предыдущих жильцов негативно влияют на ситуацию. Еще говорят, что здесь звукоизоляция плохая, но у нас нет соседей сбоку, поэтому сказать наверняка сложно. Иногда просыпаешься утром и понимаешь, что нет воды, потому что у кого-то что-то протекло. За два с половиной года жизни здесь такое у нас было раза три.

В целом мы считаем, что здесь все классно, но, может быть, потому, что мы сделали у себя клевый ремонт.

Слухи о реконструкции ходят уже давно, и понятно, что после нее сюда будет гораздо сложнее попасть.

Ячейка типа «К»

80 квадратных метров

Высота потолков в спальне

2,3 метра

Высота потолков в гостиной

4,6 метра

О переменах в доме

Мы так себе жители коммуны, потому что уходим рано утром, а приходим поздно вечером. И, возможно, пропускаем местные тусовки. Раньше здесь было больше архитектурных мастерских, которые постепенно исчезли. Фалафельная тоже закрылась. Есть четкое ощущение, что общественных и творческих инициатив стало поменьше. Из соседей мы общаемся только с нашими друзьями, да и то видимся раз в полгода.

У нас есть машина, и парковать ее здесь очень удобно, потому что есть закрытая территория и охранники, с которым мы хорошо общаемся. Кстати, это был один из решающих факторов, когда мы выбирали квартиру. Плюс дом очень близко к метро, а ехать до работы всего две остановки.

Район Красной Пресни сам по себе классный, и мы давно мечтали жить с видом на реку. В ячейке удобная планировка, можно стоять на лесенке и смотреть в окно одновременно в две стороны. А еще на закате в квартире красивые тени от окон и деревьев - это приятный плюс.

Летом мы часто выходим на крышу, где проходят занятия по йоге. Также очень хотелось бы попасть в пентхаус комиссара Милютина. Я раньше все хотела присоединиться к экскурсии, но постоянно находились другие дела. А еще на втором этаже работает выставка с архивными фотографиями дома, которой занимались ребята, задействованные в реконструкции.

Общее пространство в доме сейчас немного отремонтировали. Когда мы только заезжали сюда, коридоры были в ужасном состоянии, дом напоминал типичный берлинский сквот - ветхий и грязный. Мои родные были в шоке, когда его увидели. Они вроде понимали, что конструктивизм - это круто, но постоянно спрашивали, не развалится ли дом, не упадет ли на меня кусок фасада или плиты.

Еще раньше у всех жильцов были трешовые двери разных цветов, но после ремонта коридоры отделали в строгой черно-белой гамме, так что теперь не стыдно звать маму в гости. А все знакомые, когда узнают, что мы живем в доме Наркомфина, сразу просятся в гости и удивляются, что здесь вообще можно снимать квартиру.

Ячейка типа «2F»

70 квадратных метров

Высота потолков в передней и столовой

2,3 метра

Высота потолков в комнатах

Легендарному Дому Наркомфина посвящено огромное количество публикаций. В западных источниках его описания нередко сопровождаются определениями «утопия» и «утопический» англ. utopian housing project. В 2006 году дом Наркомфина был включён в «World monuments watch list of 100 most endangered sites» - Список памятников мировой культуры, находящихся под угрозой исчезновения. С 2010 года часть пустых квартир сдана в аренду под мастерские, либо жилые помещения, которые в основном заняла «творческая молодежь, небезразличная к архитектурному шедевру». На крыше проходят занятия йогой, появился коворкинг, кафе, организуются также лекции и семинары, даже маникюр вам там сделают. По нашей просьбе, Сергей Сокольский вспомнил историю здания и посмотрел, что там происходит сейчас. На фото выше — Дом Наркомфина в декабре 2015-го года. На переднем плане — коммунальный блок, на заднем — жилой.

В проектной документации дом именовался 2-ым домом Совнаркома и планировался как многофункциональный комплекс, состоящий из четырех частей, выполняющих разные функции: жилой блок, коммунальный блок (включавший в себя библиотеку, столовую и физкультурный зал), детский корпус (детский сад и ясли) — не был построен и впоследствии частично занял коммунальный блок, и самостоятельного служебного двора с размещенными на его территории механической прачечной, сушилкой и гаражом. Дом по плану должна была окружать обширная парковая территория. На фото выше — вид с Малого Конюшковского переулка.

Да, это здание выглядит необычно даже сейчас, а уж в начале 1930-х годов — дом был достроен в 1931-ом, — он Потрясал Воображение. Плоские, лаконичные фасады — признак архитектуры авангарда, ленточное остекление, вводившее москвичей в ступор — они не могли взять в толк, как это стены в доме могут опираться на стекла. Весь целиком Дом Наркомфина будто сошел с полотна Малевича — геометрические фигуры, зависшие в пустом пространстве, схваченные и запечатленные в формах архитектурного комплекса…

«Жилой дом, бывший Наркомфина. Новинский бульвар, 25, корпус 1. Архитекторы Моисей Гинзбург, Игнатий Милинис. 1928-ой — 1930-е годы. Объект культурного наследия регионального значения. Подлежит государственной охране. Состояние — аварийное .»

В чем же причина его необыкновенного облика? Авторы дома — архитекторы Моисей Гинзбург и Игнатий Милинис , входившие в творческую организацию «Объединение современных архитекторов» (ОСА). Программная идея Объединения заключалась в том, что внешний вид здания отныне целиком и полностью определялся его внутренним содержанием, коротко говоря, его функцией. Архитекторы «новой» Москвы творили изнутри наружу: вначале наполнение, форма — как следствие. Такой подход кардинально отличался от прежнего, по которому веками строилась Москва, и в котором во главу угла ставилась как раз таки внешняя привлекательность здания. Москвичи, привыкшие к барским дворцам с львиными мордами на фасадах и причудливым особнякам в стиле модерн, с изумлением взирали на Дом Наркомфина. Все в его облике воплощало служение Функции — музе и богине конструктивистов.

Параллелепипед — жилой блок с квартирами-«ячейками», куб — коммунальный или общественный блок (библиотека, столовая, спортзал, кафе на крыше). Детский сад так и не построили, зато с краю двора появилась автоматическая прачечная — ее здание до сих пор цело (маленький домик ближе к Садовому кольцу, возле усадьбы Шаляпиных). Дом Наркомфина стал настоящим, в полном смысле этого слова, жилым комплексом — первым в Москве! Для москвичей начала 1930-х он был чем-то совершенно из ряда вон…!

В чем еще была новизна: изначально, когда дом только построили, он как бы висел в воздухе на высоте два с половиной метра. Первого этажа не было, его место занимали круглые столбы — несущие конструкции, на которые опирался дом. Это было сделано по нескольким причинам. Во-первых, архитекторы не хотели нарушать существующий ландшафт. Дом Наркомфина стоит на территории старинного парка бывшей усадьбы Шаляпиных, плавно уходящего от Садового кольца вниз, в реке Пресне. Убрав первый этаж, архитекторы добились того, что парк просматривался из любой точки вокруг дома, более того, по парку можно было свободно гулять, не натыкаясь на дом. Во-вторых, сам Гинзбург считал, что первый этаж в доме (в любом, не только в этом) непригоден для жизни в принципе. У Дома Наркомфина всего две точки соприкосновения с землей — два подъезда в торцах, через один из которых мы с вами сейчас и войдем внутрь.

В 1940-х гг, ввиду острого дефицита жилья, все пролеты между столбами-опорами первого этажа были застроены дополнительными квартирами с частичным заглублением их в цоколь. В общий тамбур этих квартир (один на две квартиры) с улицы можно было попасть спуском по четырем ступенькам вниз. Так почти сразу же был нарушен разработанный авторами проект социально-бытового уклада жизни первого в Москве жилого комплекса. На фото выше — слева Дом Наркомфина, прямо — торговый центр «Новинский пассаж».

Парк усадьбы Шаляпиных. Вернее то, что от него осталось. Сама усадьба — вдалеке, за деревьями, фасадом своим выходит на Новинский бульвар.

На фото выше — теплый переход между жилым и коммунальным блоками. Сейчас находится в аварийном состоянии и не используется.

З а счет колонн первого этажа и открытого пространства между ними создавалось зрительное впечатление, что жилой блок парит в воздухе. Вместе с надстройкой-мостиком на плоской крыше и белоснежным цветом фасадов это придавало ему сходство с кораблем, что и закрепилось в неофициальном названии дома — «дом-пароход», «дом-корабль». На фото — обращенные на юг балконы торцевых ячеек типа 2F.

Жилой блок, восточный фасад.

Следует отметить, что контингент жильцов был в какой-то мере однородным лишь в первые годы после заселения дома. После арестов конца 1930-х годов и Второй Мировой войны он существенным образом изменился. Практически все трехкомнатные квартиры нижних этажей превратились в коммунальные. Как пишет в своих воспоминаниях о Доме Наркомфина Екатерина Милютина: «…квартиры для одиночек заселили семьями, семейные сделали коммунальными. Вместо закрытой столовой (коммунальный корпус) на пятом этаже устроили коммунальную кухню с рядами плит и корыт. Детский сад закрыли, коммунальный корпус превратился в типографию. Прачечная сохранилась, но она постепенно перестала обслуживать жильцов. В конце концов дом передали в ЖЭК, покрасили немыслимой желтой краской и перестали ремонтировать».

На фото выше — первый этаж, сразу за входной дверью. Слева — пост охраны (она, надо сказать, весьма бдительно сторожит проход в Наркомфин). Справа, на стене — фотография Дома Наркомфина и окружающей местности в конце 1930-х — начале 1940-х годов.

Появление в Москве второй половины 1920-х годов Домов-Коммун имело несколько предпосылок. Первая — социальная. После 1917-го года крестьяне массово устремились в города. Население в городах, а уж тем более в Москве, резко выросло. Приезжие селились в бывших доходных домах, в особняках, в бараках, в землянках — где придется. Жилья, однако, катастрофически не хватало. Строить предстояло много. Предпосылка вторая — экономическая . Строить так, как строили раньше — долго, дорого и «на века» — в новых условиях не представлялось возможным. Разоренная войнами страна не могла себе этого позволить. Строить нужно было быстро и дешево.

Предпосылка третья — идеологическая . Установка «сверху» гласила: новый, советский человек отказывается от старого способа мышления — буржуазного, индивидуалистического, — отказывается от частной собственности и с высоко поднятой головой шагает в светлое, обобществленное, социалистическое завтра. «Снизу» шел свой процесс: люди начали жить коммунами. Причиной этого была, правда, не столько идеология, сколько банальный прагматизм: вдесятером прокормиться проще, чем вдвоем. Молодые рабочие, рабфаковцы, студенты сбивались в коммуны и обживали пустующие подвалы, трактиры, брошенные кабаки… известен случай, когда коммуна из шести человек умудрилась поселиться в ванной бывшего доходного дома.

Таким образом, архитекторы 1920-х получили социальный заказ: разработать проект жилого дома, «заточенного» под коллективное проживание. Их ответом на этот заказ стал дом-коммуна. Короткая история строительства домов-коммун в СССР знает как удачные, так и неудачные примеры. В числе удачных — дом-коммуна рядом с Донским монастырем (2-ой Донской проезд, 9) архитектора Ивана Николаева — общежитие студентов текстильного института, «фабрика» по производству человека нового типа (достаточно сказать, что «норма сна» в общежитии составляла три квадратных метра на человека — столько полагается покойнику на кладбище). Удачным примером общежитие считается потому, что в виде коммуны оно просуществовало без малого тридцать лет, до начала 1960-х годов, и лишь потом было перестроено в простую общагу.

К неудачным можно отнести коммуну на улице Лестева (Лестева, 18) — в нее, в аналогичном формате проживания, пытались заселить взрослых людей с детьми. Индивидуальными в доме были только «ячейки» для сна, вся же остальная жизнь — хозяйство, приемы пищи, занятия спортом, досуг — выносилась в общественное пространство. Жильцам такой формат пришелся не по душе: люди покупали примусы и готовили на них прямо в спальнях, спальни коптились, в общую столовую никто не ходил… одним словом, затея провалилась. Эта неудача натолкнула архитекторов на мысль, что люди, какими бы идейными они не были, не всегда готовы так сразу взять и начать жить коммуной — требуется переходный период, а вместе с ним и иное жилище — дом «переходного типа».

Таким домом стал Дом Наркомфина. Моисей Гинзбург, возглавлявший секцию типизации при Стройкоме РСФСР (в ее задачу как раз и входила разработка проектов домов «переходного типа»), называл его так потому, что в нем не полностью уничтожалась семейная структура, как это предполагалось в домах-коммунах. Ячейки Дома Наркомфина — это не спальни-«гробы», а какое-никакое личное пространство, в котором жилец может укрыться, отдохнуть от коллективной жизни. Если же жильцу стало скучно в своей индивидуалистической «конуре», в его распоряжении тщательно продуманное общественное пространство: коммунальный блок с его благами и коридор, в котором мы с вами сейчас стоим (на фото ниже ).

Такие коридоры на языке конструктивистов звались «улицами» и были предназначены для того, чтобы обитатели ячеек, гуляя по ним, знакомились и общались друг с другом. В ячейки (двери на фото) можно войти только из коридоров, а всего их (коридоров) в Доме Наркомфина два — по второму и пятому этажам. На фото — коридор второго этажа с ячейками типа K, увешанный плакатами с творениями знаменитых конструктивистов. Раньше его правая стена была застекленной, а за окнами тянулся балкон — дублер коридора по улице. Балкон и окна по-прежнему здесь, да только стена не дает их увидеть.

Концепция квартиры-«ячейки» была разработана секцией типизации в связи с острой нехваткой жилья в Москве. Собственно, и секция то сама была создана для того, чтобы изобрести подход, который позволил бы разместить внутри жилого дома как можно большее число квартир таким образом, чтобы это было недорого и удобно. В поисках этого подхода проводились целые научные изыскания, и однажды — озарение! — он был найден: в голову Гинзбургу пришла идея «ячейки» — нового типа жилья эконом-класса, в котором значение имела бы не только площадь, но и кубатура помещения. Всего секцией типизации было разработано семь типов ячеек — A, В, C, D, F, 2F, K .

Ячейки в Доме Наркомфина двух видов — с верхним и нижним расположением комнат относительно коридора. В ячейках с верхним расположением комнат (из коридора в них ведут двери черного цвета) лестница от входа идет наверх (в гостиную) и опять наверх (в спальню), с нижним расположением (белые двери) — одна длинная лестница вниз, в гостиную и спальню, размещенные на одном уровне. Высота потолков в гостиных — 3,6 метра, во всех остальных помещениях (в передней, санузле, спальне и душевой) — 2,2 метра. Создатели ячейки F справедливо рассудили, что в спальнях высокие потолки ни к чему — большую часть своего времени в них мы все равно проводим в горизонтальном положении. В результате, спальня F весьма скромных размеров (и зовется даже не спальней, а спальной нишей), зато гостиная — светлая и просторная. Обратите внимание: все спальни в Доме Наркомфина выходят окнами на восток, все гостиные — окнами на запад. Отсюда — максимальная освещенность помещений в течение дня плюс сквозное проветривание…

Тетрис 1920-х: Дом Наркомфина в разрезе. Связующий элемент — коридор, прошивающий здание насквозь и соединяющий ячейки в горизонтальной плоскости. Гинзбург считал, что так гораздо практичнее, чем лестницами снизу-вверх, как в современных многоэтажках (в Доме Наркомфина, напомню, всего две лестничных клетки). Ячейки за черными дверьми (трехуровневые) — слева и сверху от коридора, за белыми (двухуровневые) — слева и снизу.

Мебель. Над ее созданием для Дома Наркомфина трудился целый факультет (обработки дерева и металла) ВХУТЕМАС, которым руководил Лазарь (Эль) Лисицкий — знаменитый советский авангардист. Лисицкий считал, что мебель в новых советских жилищах должна быть, во-первых, трансформируемой (откидные кровати, столы) — для экономии места, во-вторых, встраиваемой в ячейки на стадии строительства — для общей унификации быта и в качестве дополнительного стимула отказа от частной собственности. Сам Лисицкий работал над проектами «комбинантной» мебели (аналога современной IKEA) — гарнитур из нескольких элементов, которые можно было комбинировать между собой.

Кухня. Отдельных кухонь в ячейках типа F предусмотрено не было по той причине, что питаться, по замыслу архитекторов, их жильцы должны были в столовой коммунального блока. Однако, Дом Наркомфина — это все-таки дом «переходного» типа, а не коммуна, и ячейки F решено было снабдить «кухонным элементом» — крошечной, гротескной кухней площадью 1,4 квадратных метра (именно столько, как оказалось, требуется хозяйке для совершения всех необходимых манипуляций, связанных с приготовлением пищи). Кухонный элемент — это по сути большой шкаф с встроенным в него кухонным оборудованием: раковиной, плитой, откидным столиком и складной ширмой, при помощи которой кухня одним движением руки превращалась… обратно в шкаф! (на фото выше ). Кухонные элементы должны были стоять в гостиных комнатах, однако, в ячейках Доме Наркомфина они так и не появились — ни в одной. В результате, кухни жильцы ячеек F оборудовали себе в душевых рядом со спальной нишей, а кухонные элементы можно было лицезреть в других конструктивистских жилых домах — например, в доме №8 на Гоголевском бульваре. Кстати, за дверью на фото выше с 1931-го по 1959-ый год жил советский живописец Александр Дейнека. И мы побывали в его ячейке.

Отдельного внимания заслуживает цветовое решение интерьеров. (и это действительно великолепно! — прим.ред ). Им занимался руководитель малярного отделения Баухауса , профессор Хиннерк Шепер, специально для этого на год откомандированный в Москву. Шепер разработал две цветовые гаммы — холодную для «верхних» ячеек и теплую для «нижних». Теплая гамма была основана на оттенках желтого и охры, холодная — голубого и серого. Обе были реализованы в двух вариантах — с сильной и слабой насыщенностью ко́леров.

Варианты цветового решения ячеек F по Шеперу: холодная гамма для «верхних» (слева) и теплая для «нижних» (справа). Любопытно! В комментариях к теплой гамме Шепер отмечает, что самый яркий в комнате — потолок: он, в отличие от стен, почти всегда в поле нашего зрения, но очень редко перед глазами. Следовательно, его яркий цвет не раздражает и не давит, а приятно разнообразит нахождение в ячейке. Что же до холодной гаммы, Шепер считал, что выбранные цвета визуально расширяют пространство.

Площадь ячейки F — около 30 квадратных метров, но кубатура ее благодаря многоярусной планировке соответствует кубатуре квартиры, в полтора раза большей по площади.

Покидаем ячейку F и отправляемся в ячейку типа 2F под номером 18, расположенную в торце жилого блока. Ту самую, где жил сам Дейнека. Ячейка 2F — двухэтажная, по сути это пара ячеек F — с верхним и нижним расположением комнат, — объединенных в одну. В 2F громадная гостиная двойного объема, передняя, санузел, кухня и столовая — на первом этаже, еще один санузел и две спальни — на втором. Плюс на каждом этаже по балкону. Высота потолков — в гостиной 5 метров, в спальнях — 3, в остальных помещениях — 2,3 метра.

На фото выше — вид на гостиную со второго этажа ячейки 2F. Шикарное пространство, как говорят архитекторы… до сих пор. Главная деталь на верхнем фото — черная колонна от пола до потолка из числа тех, на которые опирается дом. Эти колонны при помощи арматуры связаны с перекрытиями в железобетонный каркас — единственный, по сути, несущий элемент Дома Наркомфина. Все остальное в нем держится на этом каркасе, как на скелете. Данная особенность позволила Гинзбургу воплотить в своем творении пять принципов современной архитектуры, сформулированные Ле Корбюзье: дом приподнят над землей, фасады его свободны от конструктива (весь конструктив ушел в каркас), как следствие — свободная планировка помещений, ленточное остекление и, наконец, эксплуатируемая, плоская кровля. Одним словом, спасибо каркасу…

На фото выше — бетонитовые блоки типа «Крестьянин» проглядывают сквозь облезший бетон. Фибролит и ксилолит где-то рядом.

И — спасибо еще одному человеку, без участия которого Дом Наркомфина, возможно, не удалось бы построить вообще. Человек этот — инженер Сергей Прохоров, разработавший не только каркас, но и наполнение для него — легкие и дешевые в производстве бетонитовые блоки типа «Крестьянин». Почти все внутренние перекрытия в Доме Наркомфина и все внешние (уличные) стены сложены из этих блоков, а сами блоки штамповали прямо на стройплощадке. Бетонит — бетон, замешанный со строительным мусором — прекрасно держал тепло, но в плане звукоизоляции никуда не годился (обитатели ячеек F с нижним расположением комнат по звукам шагов над головой, в коридоре, могли с легкостью определить, кто по нему прошел и куда). Дешевизна — главная, пожалуй, причина, почему из него вообще строили.

Прохоров удешевлял строительство, как мог, и, помимо бетонитовых блоков, изобрел еще несколько недорогих инновационных строительных материалов, применение которых, увы, и стало одной из причин того, почему Дом Наркомфина сегодня выглядит так ужасно. Материалы эти — камышит, фибролит и ксилолит. Камышит — это сушеная (sic!) трава, замешанная с цементом и спрессованная в плиты. Фибролит и ксилолит — примерно то же самое, только вместо травы используются, соответственно, древесные опилки и стружка. Плиты из растительного сырья, ясное дело, оказались очень недолговечными, и дом без регулярного подновления их быстро пришел в упадок. След этого упадка мы с вами и наблюдаем сейчас… Дом в ужасном состоянии.

На фото выше — гостиная ячейки 2F. На переднем плане — бетонитовые блоки «Крестьянин» в побелке, слева — выход на нижний балкон, еще левее — пространство столовой и кухни.

Вид с верхнего балкона ячейки 2F. Направление — юг. Видно здание МИД, «Лотте-плаза» и жилой дом в Большом Девятинском переулке. И санузел в ячейке 2F.

По количеству репрессированных жильцов Дом Наркомфина сопоставим, пожалуй, лишь с Домом на набережной (1-ым домом Совнаркома). Жильцы — поголовно советская номенклатура республиканского уровня — не менее двадцати квартир были расстреляны либо сосланы в ГУЛАГ. И в конце 1950-х еще в дом наведывались взрослые дети семей, выселенных из него в 1930-е годы, желавшие посмотреть на свои квартиры и на тех, кто в них теперь живет. На коллаже ниже- южный торец дома с верхнего балкона ячейки 2F и кальянная, в прошлом — первый в Москве пентхаус, резиденция наркома финансов РСФСР, Николая Милютина.

Вот без кого Дом Наркомфина точно не появился бы, так это без Николая Александровича Милютина, бывшего с 1924-го по 1929-ый годы наркомом финансов РСФСР. Собственно, и название-то свое дом получил из-за того, что был построен по заказу Народного комиссариата финансов в лице Милютина, задумавшего обзавестись собственным ведомственным жильем. Сметная стоимость строительства составила 10 миллионов рублей. Дело в том, что Николай Милютин, помимо того, что ведал финансами, страстно увлекался архитектурой и градостроительством. До Революции он учился на архитектора, но после 1917-го года бросил учебу, став государственным деятелем. Увлечение архитектурой, однако, Милютин не бросил, и в середине 1920-х годов, уже будучи наркомом финансов, сошелся с архитекторами-конструктивистами из ОСА и лично с Моисеем Гинзбургом. Если бы не Милютин, вряд ли конструктивистам с их экспериментами позволили бы так широко развернуться в Москве… Дав добро и выделив 10 миллионов рублей на строительство Дома Наркомфина, Милютин договорился с Гинзбургом, что сам спроектирует для себя жилье — этот самый пентхаус. Пентхаус Милютина — сегодня кальянная — был устроен в помещении, запланированном под вентиляционную камеру, оборудование для которой не было закуплено из-за нехватки денег. Это не типовая ячейка, хотя многие ее элементы нашли себе место и здесь: двухэтажная гостиная, помещения с заниженными потолками (кухня, спальни), два балкона с выходом на крышу. Потолок в гостиной был покрашен в ярко-синий цвет, отчего казалось, что над головой — небо.

Сдача Дома Наркомфина в 1931-ом году совпала по времени с критическим переломом в судьбе архитектуры в СССР: все профессиональные объединения были распущены, а вместо них возник Союз советских архитекторов, призванный определять облик новой советской архитектуры. Конструктивизм и рационализм были заклеймены как «формализм» и иностранные заимствования, чуждые советскому человеку. В архитектуре был объявлен курс на «освоение классического наследия».

«Эксплуатируемая, плоская кровля» Дома Наркомфина (на фото выше) должна была стать частью общественного пространства.

Надстройка в виде «капитанского мостика» (на фото выше ) была задумана как терраса для зарядки, собственно крыша — как естественный солярий для принятия жильцами солнечных ванн. Также здесь, на уровне крыши, было запроектировано несколько комнат типа общежития, от 9 до 12 квадратных метров, на одного или на двух человек. Сейчас в этих комнатах (на фото — освещенные окна под «капитанским мостиком») устроено что-то вроде детской языковой школы.

А ещё крыша Дома Наркомфина — идеальная точка для обзора территории американского посольства.

В Москве совсем уже почти стемнело, и в деревянных домишках, рассыпанных вокруг стройплощадки на Садовом, как шлюпки вокруг корабля, зажигался, где бледнее, где ярче, вечерний свет — негасимый свет московских окон.

В реальности судьба Дома Наркомфина сложилась совсем не так, как было задумано его создателями. Это стало понятно уже на стадии заселения дома. Жилье в ячейках давали вовсе не по принципу, придуманному Гинзбургом (ячейки K и 2F — семейным парам с детьми, F — холостякам и бездетных парам), а элементарно по принципу приближенности к власти. Дом Наркомфина очень быстро стал номенклатурным, причем, наряду с представителями Наркомата финансов, в нем проживали лица, не имевшие к вышеозначенному наркомату прямого отношения — так, например, ячейка №14 досталась наркому здравоохранения РСФСР, Николаю Семашко, а в ячейке №18, как уже было сказано, жил Александр Дейнека.

Что касается самого Гинзбурга, то до сих пор ходят споры о том, жил ли он когда-нибудь в Доме Наркомфина или нет. Одни считают, что да, жил вместе с семьей, но вынужден был съехать после того, как жильцы, недовольные оригинальными и далеко не всегда удобными архитектурно-планировочными решениями экспериментального дома, начали бить окна в его ячейке. Другие утверждают, что никогда не жил, а просто в период отделки здания в одной из ячеек находилась его мастерская. По воспоминаниям старожилов, при заселении дома Гинзбургу, якобы, была предложена в нём квартира, но он отказался, отдав предпочтение жилью традиционной архитектуры.

Что из этого — правда, судить не беремся, тем более, что она (правда), вероятнее всего, рассыпана в этих мнениях по кусочкам, как и всегда. Одно можно сказать с уверенностью — люди, заселившие Дом Наркомфина в начале 1930-х годов, были в массе своей очень далеки от понимания того, что это за дом и насколько он необычен. Людям элементарно хотелось комфортной жизни. Им не нравилось отсутствие кухонь в квартирах и лифтов в подъездах, их раздражала постоянная беготня по коридору над головой, они не понимали, почему в только что построенном доме течет крыша, а в спальнях задеваешь головой за потолок. За всеми этими неудобствами и недоделками мало кто удосужился разглядеть главное — смелый замысел Дома Наркомфина, первого в Москве жилого комплекса, предназначенного для человека с новым, свежим, ничем не скованным взглядом, опередивший, судя по всему, свое время лет эдак на пятьдесят и может и на сто.

Сейчас памятник бедствует и близок к полному разрушению. Планы по его реставрации, конечно же, есть (первые появились еще в 1980-е годы), есть и проекты (автор одного из них — Алексей Гинзбург, внук Моисея Гинзбурга) да только инвесторам до недавнего времени они были неинтересны: ячейки маленькие, перепланировке мешает охранный статус, да к тому же у дома полно хозяев. Так, первый этаж (застроенное пространство между колоннами) и коммунальный блок принадлежат Москве, здание прачечной — банку, четыре или пять ячеек — собственникам «из прежних». Наконец, около 30 ячеек (примерно 2,2 тысячи квадратных метров — больше половины всей площади комплекса) находится в руках частного инвестора Александра Сенаторова, начавшего скупать их еще в 2006-ом году. Сенаторов утверждает, что планирует реставрацию дома с полным восстановлением его первоначального облика, сносом лифтов, появившихся в доме после войны, сносом первого этажа… Когда начнется долгожданная реставрация — неизвестно, равно как и неясно пока, что это все-таки будет — реставрация или же коммерческая перестройка. Так что остается всем неравнодушным к наследию советского авангарда только держать кулачки и верить в лучшее. На фото ниже — вид Дома после реставрации по проекту Сенаторова. Подробно узнать историю дома Наркомфина вы можете из книги ARCHIVE | ЖИЛОЙ КОМПЛЕКС «ДОМ НАРКОМФИНА», авторы — Елена Овсянникова и Екатерина Милютина (та самая!). UPD Летом 2017 года начнется реставрация в Доме Наркомфина, под руководством правнука Гинзбурга.

Фотографии и текст — Сергей Сокольский.

Историки, кураторы и преподаватели — о том, какие находки Моисея Гинзбурга опередили своё время, чем уникален дом Наркомфина и как могут повлиять на него будущие торги.

Фасад здания. По проекту жилой корпус соединялся с коммунальным надземным переходом

Новость о том, что город выставляет на торги свою долю в доме Наркомфина, снова подняла вопрос о неоднозначном настоящем и будущем здания. С одной стороны, это один из самых известных памятников русского конструктивизма. С другой — опознать достопримечательность мирового уровня в скромном здании с износом 68 % довольно сложно. Чтобы разобраться, почему дом Наркомфина считается новаторским памятником и какие идеи, заложенные в нём, опередили своё время, Strelka Magazine поговорил с экспертами из разных областей.

В 1930-х годах в здание по адресу Новинский бульвар, 25 закладывались открытия «на век вперёд». Тогда Моисей Гинзбург занимался созданием массового дешёвого жилья, компактной мебели и формулировал идею независимости человека от быта. Спустя почти 90 лет на эти же вопросы пытаются ответить квартиры-студии, современные жилые комплексы и проекты Алехандро Аравены.

ДОМ ПЕРЕХОДНОГО ТИПА: ВРЕМЯ МЕНЯЕТСЯ, ИДЕЯ ОСТАЁТСЯ

Про дом, построенный в 1930 году для Народного комиссариата финансов СССР (Наркомфина), можно смело сказать «дитя своего времени». Именно тогда во всей Европе велись поиски нового типа жилья. «Оно должно было быть экономичным и отвечать тогдашним представлениям о качестве жизни. И массовым, чтобы улучшить положение целых классов, — объясняет преподаватель Московской архитектурной школы МАРШ Александр Острогорский. — Но в России, в отличие от Европы, попытки с помощью жилья улучшить положение людей стали частью идеологической программы государства. Поэтому у нас эксперименты в этой области были, пожалуй, самыми яркими».

Предлагались варианты жилмассивов, города-сада, домов-коммун. Но люди, заселявшиеся в такие дома, зачастую были не готовы резко менять свой уклад жизни, отказываться от привычных вещей и принимать коллективный быт. Проект дома Наркомфина отличался тем, что должен был приучать людей к новым стандартам жизни постепенно. Поэтому и назывался «домом переходного типа».

«В отличие от домов-коммун, где у людей был маленький угол для сна, а всё остальное они должны были делать коллективно, в Наркомфине остались небольшие квартиры. Но при этом для них был создан развитый общественный сектор: столовая, спортзал, клуб, библиотека, детский сад. Таким образом, преимущества нового образа жизни внедряются „не кнутом, а пряником“, — говорит создатель проекта „Москва глазами инженера“ Айрат Багаутдинов. — Между прочим, этот подход предвосхитил идею жилых комплексов с развитой инфраструктурой, популярных сегодня. Иногда люди осознанно идут на покупку небольшой по площади квартиры, к которой бонусом добавлена вся необходимая для жизни инфраструктура».

КАК ЭКОНОМНО СПРЯТАТЬ КОРИДОР И СОЗДАТЬ КВАРТИРУ-СТУДИЮ

Принцип, по которому создавался жилой корпус дома Наркомфина, чем-то может напомнить конструктор. Гинзбург разработал двухэтажные квартиры-ячейки с разной высотой потолков. В спальнях, прихожих и туалетах они были 2,3 метра, а в комнатах, предназначенных для работы и общения, — почти в два раза больше. Сочетая три разных типа ячеек (F — самые маленькие, K — для больших семей и сдвоенные 2F в концах жилого корпуса), архитектор экономит материалы и выжимает из пространства максимум.

«Одной из самых важных идей Гинзбурга была компоновка ячеек, при которой коридор размещается между спальнями. В одной квартире спальня идёт над коридором, а в соседней — под ним. Получается, что мы не выделяем на него отдельные квадратные метры — он сам собой образуется из грамотного расположения двухэтажных ячеек», — объясняет Багаутдинов. И рассказывает о ещё нескольких идеях Гинзбурга, актуальных сегодня. В квартирах дома Наркомфина вместо полноценных кухонь был кухонный элемент со встроенной плиткой, умывальником, холодильным и кухонными шкафами. Это напоминает современные кухонные гарнитуры со встроенной бытовой техникой. А сами квартиры, светлые, с объединёнными спальней, кабинетом и кухней, с лестницами внутри — не что иное, как прообраз квартир-студий, очень популярных в последнее время.

В доме Наркомфина два коридора. Нижний временно утеплен новой стенкой, используемой под выставки.

Точно так же, по словам Айрата, лишь в последние 20–25 лет массово применяют монолитный железобетонный каркас, опробованный в доме Наркомфина. «Эту прорывную для своего времени технологию изобрёл инженер Прохоров. С одной стороны, такой каркас стоил дорого. Но за счёт использования дешёвых бетонных блоков типа „Крестьянин“ и планировки, о которой сказано выше, цена ячейки типа F по стоимости приближалась к расселению в комнаты в коммуналках».

Александр Острогорский добавляет, что дом можно считать «пионером» в вопросе поиска массового дешёвого жилья, впервые поднятого именно в 1920–1930-е годы и актуального до сих пор. «Эксперимент, начатый Гинзбургом, сегодня продолжается. Например, в МАРШе студентка первого курса Алиса Бунятова делала аналитическое сравнение жилой ячейки Наркомфина и проекта социального жилья Алехандро Аравены. Оказалось, что они удивительно похожи и по набору функций, и по площадям. Поэтому Наркомфин — вовсе не странная неудачная попытка изменить жизнь людей, как иногда о нём говорят. Это примерно то же самое для архитектуры, что и открытие ядра для физики. Как взять и выбросить из истории физики ядро? Это невозможно себе представить», — считает Александр.

КАК СДЕЛАТЬ ДОМ КРАСИВЫМ, НЕ УКРАШАЯ

Интересно посмотреть на старые фото или рендер проектов реставрации дома. Во-первых, по ним видно, что в Наркомфине воплощены все пять принципов современной архитектуры Ле Корбюзье. Он выделял пять «отправных точек» новой архитектуры: столбы-опоры, эксплуатируемая плоская крыша, ленточное остекление, свободная планировка и фасад, не привязанный к каркасу. Его взгляды повлияли в том числе и на создателей Наркомфина, причём есть воспоминания о том, что Корбюзье очень заинтересовался проектом и лично побывал в доме. Во-вторых, по иллюстрации видно, что дом на Новинском — типичный представитель идей конструктивизма, для которого функция важнее эстетики, а инженерные достижения важнее человеческого восприятия.

«Однако есть здесь несколько деталей, привносящих к этим принципам дополнительный смысл, в какой-то степени даже кокетливость, — считает историк архитектуры, экскурсовод Дмитрий Беззубцев. — Посмотрите, на всех этажах идёт одинаковая линия остекления, а галерея на втором этаже делает совсем небольшой заворот. Он сделан не потому, что функционально здесь необходим, а потому что выразительно смотрится. Плюс балкончик, глухой с одной стороны и решётчатый, если смотреть сбоку. Получается, что при взгляде на дом со стороны мощного торца человек видит такой же глухой и мощный акцент. А если смотреть со стороны Садового кольца, то перед глазами ленточное остекление и более лёгкие очертания этого же балкона. И захлест галереи, и балкончик функционально здесь не обязательны. Это пример эстетствования, пример того, как можно сделать архитектуру не изобразительным, но всё же искусством. Что-то подобное хотел от живописи Малевич».

ПЕРСПЕКТИВЫ ТОРГОВ: «ДОМ МОЖЕТ КУПИТЬ ТОЛЬКО ПОДВИЖНИК»

До последнего времени дом Наркомфина был условно поделён на две части. Большинство квартир-ячеек были и остаются частной собственностью. А город владел подвальными помещениями, цокольным — первым — этажом и несколькими помещениями на верхних этажах, всего 1 614,5 квадратных метра из общей площади 3 997,8 квадратных метра. Именно их выставят на торги 19 августа со стартовой ценой 101,4 миллиона рублей. Так как дом — памятник архитектуры, будущий собственник будет обязан провести реставрацию и содержать дом в надлежащем состоянии. Учитывая проблемы с износом строения, задача не из лёгких.

В некоторых квартирах сохранились исторические оконные рамы, паркет, цвет стен и даже отметки о росте детей на дверных проемах.

Общие комнаты имели самый высокий потолок. Спальни, прихожие, туалеты были примерно в два раза меньше в высоту.

Однако, по словам главного редактора интернет-издания archspeech Александра Змеула, главные сложности дома не только в износе материалов, а в большом количестве собственников. «Техническое состояние — общая проблема зданий 1920–1930-х, ведь их строили из материалов низкого качества. В Наркомфине к тому же долгие годы не проводилось никакого ремонта. Но при современных технологиях вопрос реставрации — скорее вопрос денег. Сложности кроются в большом количестве собственников. Например, у рабочих клубов и домов культуры этого же периода один собственник, поэтому многие из них уже отреставрированы в той или иной степени».

Вторая сложность, по мнению Змеула, заключается в том, что первый этаж, выставленный на продажу среди других площадей, был достроен много лет спустя и к историческому проекту Гинзбурга отношения не имеет. «Изначально дом стоял на столбах и как будто парил в воздухе. И при научном проекте реставрации собственник должен уничтожить площади на первом этаже и вернуть вид, задуманный архитектором. Получается, покупателю придётся сломать то, за что он заплатит деньги. Так что объект очень сложный. Его может взять либо подвижник, готовый вкладываться в здание, либо должна быть хорошая поддержка государства. Но раз государство площади продаёт, на него надеяться не стоит», — заключает Змеул.

Внутриквартирная лестница в одной из ячеек.

Архитектурный критик, куратор Елена Гонсалес, напротив, сомневается, что будущий собственник станет восстанавливать дом, полагаясь на его первозданный вид. «Закон его к этому не обязывает. Статус „памятника культуры регионального значения“ совершенно не соответствует одному из самых известных зданий русского конструктивизма, известного во всём мире. И этот статус не даёт реальный предмет охраны, который бы требовал научной реставрации. Поэтому будут сохраняться основные планировочные решения и общие объёмы, но до аутентичных материалов и конструкций (тех же окон) дело не дойдёт», — считает Гонсалес. Ей также показалось странным, что нигде не идёт речь о коммунальном блоке, соединённом с жилым переходом и образующим единый ансамбль.

По словам Елены, дом имеет огромное значение для истории архитектуры, ведь Гинзбург работал здесь над новой типологией жилого дома. «Рационалисты и конструктивисты изобретали не просто новые формы, а принципиально новые основания архитектуры. Они выдвигали комплекс императивов, которые получили своё краткое выражение в формуле Людвига Миса ван дер Роэ „больше значит меньше“, — объясняет Гонсалес. — Основные идеи заключались в концентрации „напряжения“, когда поставленные цели достигались малыми средствами. Материалы конструкций оставались открытыми и почти не декорировались, форма рождалась из тектоники. Этот эстетический принцип соответствовал этическим установкам о рациональной, честной, „правильной“ жизни. Все эти идеи Гинзбург развил в доме Наркомфина. Так что этот дом можно считать овеществлением новаторской и дерзкой архитектурной мысли. Это факт не только архитектуры, но и культуры в целом».

Бывший Дом Наркомфина по адресу Новинский бульвар, 25, строение 1 был построен в Москве в период с 1928 по 1930 годы по заказу Наркомата финансов РСФСР, который тогда возглавлял Николай Александрович Милютин.

Здесь стоит отметить, что Николай Милютин в молодости проходил обучение на архитектурном факультете в городе Санкт-Петербурге, а затем и в художественном училище. Революционная деятельность не позволила ему пойти по этой стезе, но благодаря своему сформировавшемуся архитектурному видению, он всецело поддерживал конструктивистские начиная Гинзбурга, а потому всячески содействовал строительству этого удивительного здания.

Фото 1. Дом Наркомфина на Новинском бульваре, 25, стр.1 в городе Москве

В Доме Наркомфина архитектором Гинзбургом было реализовано его видение принципов строительства нового типового жилья, в котором он применил новаторские формы социально-бытового характера.

Площадку под строительство отвели на месте бывших городских усадеб по Новинскому бульвару. Всего предполагалось возвести 4 специализированных корпуса:

• жилой;
• коммунальный, включавший в себя столовую, спортивный зал и библиотеку-читальню;
• детский, с оборудованными яслями и непосредственно детским садом;
• служебный, в котором помимо прочего должны были оборудовать прачечную и сушилку для белья.

Главный жилой корпус, длиной почти 85 метров и высотой под 17, состоял из шести этажей. Большую часть конструкции здания установили на отдельно стоящих круглых столбах высотой 2 с половиной метра, что позволило оставить в неприкосновенности разбитый здесь до этого усадебный парк.

Коммунальный корпус был отнесен в глубину территории и представлял собой замкнутый четырехэтажный объем, связанный с главным зданием крытым переходом, расположенным на уровне вторых этажей.

К следующему этапу – возведению корпуса детского сада перед фасадом общественного корпуса – так и не приступили. Дело в том, что в июне месяце 1929 года архитектору предложили значительно сократить площадку под застройку наркомфиновского комплекса, сославшись на необходимость возведения на этом месте другого жилого дома.

Но Гинзбург и заказчик строительства продолжили дальнейшую работу без необходимых для этого согласований и, в конечном итоге, все-таки возвели большую часть запланированного комплекса зданий, исключая детский корпус.

Запланированный властями дом со временем построили, но проектировал его уже другой архитектор в совершенно ином архитектурном стиле без привязки к композиции Дома Наркомфина на Новинском бульваре, 25.

Концепция жилья и внутреннее устройство дома

Как говорилось выше, архитектор Гинзбург обыгрывал свои идеи нового социального жилья – дома-коммуны, в котором обобществленный быт был возведен до уровня, который у многих наших современников вызвал бы отторжение.

Итак, дом представлял собой некое подобие «коммуналки» и был рассчитан на проживание 50 семей в одно- и двухярусных квартирах.

Лестничные клетки были размещены в обоих торцах главного корпуса. На втором и пятом уровнях они сообщаются друг с другом через широкий коридор, освещавшийся естественным светом через ленту горизонтально расположенных по фасаду окон. Почти все входные двери квартир в доме выходили прямиком в эти коридоры, а также на лестничные площадки.

Всего в Доме Наркомфина было устроено три типа двухъярусных квартир: трехкомнатные, малометражные на одного-двух человек и сдвоенные малометражные, все с замысловатой планировкой. Кроме этого, на крыше имелись два «пентхауса», которые занимали нарком финансов Милютин и нарком здравоохранения Семашко.

К сожалению, здание строили в период финансовых трудностей молодой советской республики, а потому материал подбирали недорогой и, соответственно, недолговечный. Простояв несколько лет, строение стало постепенно разрушаться и сегодня имеет весьма непрезентабельный вид. Ко всему прочему, со временем нижний ярус с колоннами застроили, полностью исказив первоначальный вид постройки.